Сонька. Конец легенды | Страница: 48

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

После ареста Беловольского конспиративный адрес Губского пришлось срочно поменять, и теперь ехать пришлось на другой конец Петербурга — в Дачное, что заняло не меньше часа.

Это был уже не особняк, а обычный жилой дом почти у самого леса с четырьмя парадными, одну из которых занимал продуктовый магазин.

Человек, привезший девушку, уверенно проводил ее ко входу в магазин. Хозяин, невысокий, плотный, в засаленной тройке, при виде гостей поклонился, бросил взгляд на двух покупателей возле мясного прилавка, торопливо и с оглядкой проводил Таббу и сопровождающего ее господина в служебный отдел.

Отсюда они проследовали в узкий коридор, заставленный ящиками, мешками, бутылями с постным маслом и керосином, поднялись по скрипучей лестнице и оказались в коридоре второго этажа.

Навстречу пришедшим выбежала большая лохматая собака, обнюхала гостей и безмолвно исчезла в одной из комнат.

Довольно сильно здесь пахло типографской краской, до слуха доносился шум печатного станка. Мимо протиснулся человек в кожаном фартуке и с только что отпечатанной газетой в руках.

В комнате было трое: сам Губский, девица с гладко причесанными волосами и горящими, возможно от опия, глазами… Третьим же оказался не кто иной, как Константин Кудеяров.

Бывшая прима кивнула каждому по очереди, опустилась на стул, который ей указал Губский, и в этот момент ее узнал Константин.

— Боже, мадемуазель Бессмертная?.. Это вы?

Она улыбнулась, кивнула.

— Здравствуйте, Константин.

— Я не верю своим глазам! — он подошел, приложился к руке.

— Я тоже.

— Мог встретить кого угодно, только не вас.

— Взаимно.

Губский, отложив свежий номер газеты «Рабочий», прокашлялся, удовлетворенно кивнул.

— Приятно видеть людей, не столь противных друг другу.

— Как возможно, Ефим Львович! — развел руками Кудеяров. — Я ночами не спал, мечтал об этой изумительной красавице!

— К делу. — Губский вытер губы платком и неизвестно к кому обратился: — Вам известно, что арестован господин Беловольский?

— Как? — ахнул Кудеяров. — Владимир?!

— Да, во время налета на банк. Задержали его и двоих бойцов. С ними производятся следственные действия.

— Имя следователя не известно? — спросила Табба.

— Известно. Допросы ведет не кто иной, как знаменитый Миронов. Следователь же — господин… — Губский посмотрел на листок. — Господин Гришин.

— Гришин? — переспросила Бессмертная. — Я знаю этого человека.

— Знакомы?

— Он вел дело моей матери. Затем пытался застрелиться.

— Боже! — воскликнул Кудеяров. — Вы все и всех знаете!.. Откуда это у вас, милое дитя?!

— От жизни, — усмехнулась Табба и снова посмотрела на Губского. — Им удалось чего-нибудь добиться?

— Пока молчат.

— Кто сдал?

— Нашелся один пакостник. Некто Китаец.

— Помню. Он был при мне в «Новом Балтийском банке».

— Завтра я уберу его, — подала голос девица из угла.

— Забыл представить, — кивнул на нее Губский. — Ирина у нас чистильщик. При необходимости убирает любую пакость. — Повернулся к Таббе: — Но у меня к вам, мадемуазель, отдельный разговор.

— Слушаю вас.

Губский бросил неуверенный взгляд на Кудеярова, тот немедленно поднял обе ладони.

— При мне можете говорить на любые темы. Я — могила!

— Лишь бы не братская, — сострил Губский и посмотрел на артистку. — Вам следует быть крайне осторожной. Вас отслеживает полиция.

— Откуда у вас такие сведения?

— От наших людей. В департаменте в ходу ваши портреты.

— Какие портреты?

— Рисованные. Со слов очевидцев. Просьба — решительнее уходите от образа таинственной дамы. От всей этой чепухи — кисея на лице, повязка на глазу… Вас могут легко вычислить. — Ефим Львович сделал глоток густо заваренного чая из большой металлической кружки, снова посмотрел на бывшую приму. — Теперь о главном. Помните, мы в последний раз говорили об особом задании?

— Помню.

— Настало время вернуться к этому разговору.

— Я могу уйти? — поднялась Ирина.

— Нет, послушайте. Вы также будете задействованы в этом мероприятии. — Губский закашлялся, снова взял кружку с чаем, ткнул пальцем в Таббу. — Вы будете стрелять в генерал-губернатора Санкт-Петербурга.

— Когда? — совершенно спокойно спросила Табба.

— Вы даже не удивились? — поднял брови Ефим Львович.

— Мне нечему удивляться. Я готова. Когда?

— Господа! — не выдержал Кудеяров. — Вы говорите о покушении на главу города так, будто следует прихлопнуть муху!

— Ну, если не муху, то таракана, — сострила Бессмертная. — Так все-таки дата?

— Полагаю, ждать осталось недолго. День покушения вы узнаете накануне.

— Но я-то, надеюсь, не буду палить в генерал-губернатора? — с нервным смешком спросил Константин.

— Нет, на вас возложена другая задача, — Губский с иезуитской миной посмотрел на него. — В следующую пятницу вы составите пару мадемуазель Бессмертной для визита к городскому голове.

— Зачем? — Кудеяров вспотел.

— Произвести предварительную рекогносцировку. Посмотрите помещение, посетителей, есть ли охрана, пути отхода.

— Насколько мне известно, глава города никакой охраны при приеме просителей не терпит! — сказал Кудеяров.

— Да, наш генерал-губернатор известный либерал. Что его и должно погубить.

— Я стану прикрывать мадемуазель с господином? — поинтересовалась Ирина.

— Нет, — мотнул головой Губский. — Вы в этот раз просто будете сидеть в пролетке. Наблюдать и ждать.

— По легенде мы с мадемуазель муж и жена? — не без юмора спросил Константин.

— Кузен и кузина. Ее муж погиб на Кавказе, а вам предстоит помочь вдове в определении надлежащей компенсации, — усмехнулся Губский. — Необходимые документы мы подготовим.

— Но покушения, надеюсь, во время нашего визита никакого не будет?! — снова не выдержал Кудеяров.

— Нет, покушение случится в следующий раз, когда мадемуазель пойдет за ответом одна, и никто вашей драгоценной жизнью рисковать не станет.


…Кудеяров подвозил Таббу в своем новом автомобиле, верх которого был закрыт и от дождя, и от посторонних глаз.

Вечерело. Погода стояла по-прежнему гадкая, экипажей и машин на улицах видно почти не было, редкие прохожие спешили по домам.

Лишь однажды едущие увидели горланящих пьяные песни рабочих, да и тех было не больше десятка.