— Что вы там делали, господа?
— Господин следователь пожелали осмотреть подвальные помещения, — объяснил Никанор.
— Зачем? — наивно удивилась княжна.
— Мне, барышня, неведомо.
Гришин подошел к княжне, почтительно склонил голову.
— Следователь сыскного отделения Гришин.
— Я вас помню.
— Благодарствую. Простите, княжна, но мне необходим конфиденциальный разговор с вами.
Анастасия жестом показала ему следовать за нею, они вошли в большой зал, сели друг против друга в кресла.
— Слушаю вас, господин следователь, — улыбнулась девочка.
— Вы, мадемуазель, наверное, слышали о скандале, который разразился вчера в Петербурге?
— К сожалению, я редко бываю в публичных местах и могу не знать последних новостей, — по-прежнему улыбаясь, ответила княжна.
— Дело касается двух сторон. Вашего родственника полицмейстера Василия Николаевича…
— Что с ним могло произойти? — прервала следователя мадемуазель.
— Он стал жертвой знаменитой воровки Соньки Золотой Ручки, — печально усмехнулся Гришин.
— Она обворовала его? — засмеялась девочка.
— И обворовала, и опозорила. Над Василием Николаевичем потешается весь город.
— Это ужасно, — нахмурилась княжна. — Воровку задержали?
— Пока не удалось. Но рассчитываю это сделать с вашей помощью.
— Вы шутите?.. С моей?!
— Именно так, — кивнул следователь и довольно поспешно объяснил: — Вы, конечно, помните двух французских особ, якобы ваших родственниц и якобы прибывших из Франции?
— Помню. А почему «якобы»? — нахмурилась девочка.
— По той причине, что они и не француженки, а уж тем более никакие не ваши родственницы!
— А кто же они?
Егор Никитич выдержал паузу, готовя сюрприз, с улыбкой сообщил:
— Они как раз те самые знаменитые воровки — Сонька Золотая Ручка и ее дочь.
Княжна искусно расширила глазки.
— Вы шутите.
— Никак нет. Нам не до шуток, мадемуазель. Дело нашей чести — задержать преступниц.
— Вы хотите, чтобы это сделала я?
— Повторяю, с вашей помощью.
— Можете разъяснить?
Следователь вздохнул, поелозил в кресле, не зная, как подступить к делу.
— Они ведь у вас гостили, мадемуазель?.. И не однажды.
— Да, это так.
— Так вот… По нашим сведениям, преступницы могут прятаться в вашем доме.
Девочка возмущенно отшатнулась, посмотрела на Егора Никитича как на сумасшедшего.
— Простите, по каким сведениям?
— Нам известно, что после того, как Сонька обворовала полицмейстера, она имела неосторожность прикатить к вам.
— Мне это неизвестно.
— Зато известно нашим агентам. Ее видели выходящей из кареты именно возле вашего особняка!
Княжна овладела собой, села прямо, лицо ее вдруг стало жестким.
— То есть вы предполагаете, что я прячу злоумышленниц в своем доме?
— Не вы, разумеется… Возможно, кто-то из вашей обслуги. Дворецкий, к примеру. Но Сонька и ее дочь, прибыв в ваш дом, больше его не покидали.
Девочка встала с кресла, властно и совсем по-взрослому подняла худенькую руку и указала на дверь.
— Господин следователь, аудиенция закончена. Если воровки не покидали мой дом, то вы обязаны его покинуть!
От растерянности тот даже не смог сразу подняться.
— Я, мадемуазель, ни в коем разе не желал оскорбить вас.
— Вы это сделали!.. Я не прячу в доме преступниц! Помните это и помните также, что мой дом отныне для вас закрыт!
— Но я могу получить санкцию прокурора на обыск! — промолвил сквозь зубы Егор Никитич.
— Через моего адвоката, — кивнула девочка и позвала дворецкого: — Никанор, проводи господина!
— С превеликим удовольствием, — ответил тот и повел Гришина к выходу.
Анастасия дождалась, когда незваный гость скроется из поля зрения, быстро заспешила обратно.
Сонька и Михелина ждали ее в большой комнате, где стоял рояль, и при появлении девочки вопросительно повернулись к ней.
— Приезжал следователь, — просто сообщила та. — Я его прогнала.
— По наши души? — усмехнулась Сонька.
— А по чьи же еще? Даже спустился в подвал, желая вас найти.
— Никанор ничего не брякнул? — нахмурилась Михелина. — Он недолюбливает нас.
— Никанор любит меня, — разъяснила девочка. — А это больше, чем все остальное. — Подошла к Соньке, попросила: — Сыграйте свою любимую. Пожалуйста…
— Продолжим занятие музыкой? — усмехнулась та.
— Почему нет? Мне нравится с вами заниматься.
Воровка повернулась к роялю, положила пальцы на клавиши, легонько прошлась по ним, и комната наполнилась темой Соньки, в которой было все — судьба, любовь, счастье, грусть…
Василий Николаевич Агеев, в парадном мундире, хмурый и сосредоточенный, подкатил в карете к департаменту полиции, окинул взглядом толпу просителей, дождался, когда ворота для его экипажа откроются, и в это время к нему бросились ювелир Абрам Циммерман с сыном Мойшей, также ждавшие приема.
В руках Циммермана-старшего было несколько газет со скандальными заголовками.
— Господин полицмейстер!.. Остановитесь, выслушайте, бога ради! — закричал он, цепляясь за дверцу. — Я насчет этой дамы из Франции!
— Не время! — попытался оттолкнуть его Василий Николаевич.
— Как не время, если она оказалась той самой Сонькой, которая уже грабила меня в Одессе?.. Мойша, скажи господину полицмейстеру, чего ты молчишь?
— Господин полицмейстер, — открыл было рот сын, но тут с двух сторон подскочили полицейские и потащили бедных евреев прочь от кареты.
— Господин полицмейстер! — продолжал кричать Абрам Циммерман. — Она опять у меня украла!.. Вы помните? Вы были с ней, и она украла!.. Что мне делать, господин полицмейстер!.. Это около трехсот рублей!. Я разорен! — Увидел перед собой сына, взвился от возмущения: — Чего ты стоишь, Мойша?.. Чего молчишь?.. Почему со всякими идиотами должен разговаривать я?
— Потому что вы никогда слова не даете мне сказать, папа!
— Не даю потому, что ты идиот!.. И твоя покойная мама — идиотка! Все идиоты!
Кристина, в ярко-красной шали на плечах, вышла из кареты, внимательно осмотрелась, махнула извозчику, чтобы тот скрылся в переулке, остановилась у чугунной решетки Екатерининского канала.