— Должно быть, — повторила Тереза.
— Простите его, — вмешался Джонни. — Еще в допотопные времена, когда Джек заработал свой первый миллион, жена заставила его брать уроки этикета и речи, чтобы скрыть плебейское происхождение. Только вот с годами они начинают забываться.
Вольц проигнорировал замечание.
— Я слышал, вы знаток искусства, госпожа Хейген.
Тереза уставилась на картину на стене за Вольцем, изображавшую, как нагие девушки купаются в озере, а с берега на них взирает смеющийся сатир.
— Она помогла основать Музей современного искусства в Лас-Вегасе, — сказал Том. — Состоит там в совете директоров и не только там. Тереза скорей эксперт, чем знаток.
— Я сама могу отвечать на вопросы. — Она покраснела. Тереза не могла отвести взгляда от картины и сильно потела.
Том всегда находил это сексуальным. И дело не в жаре, думал он, а в алчности.
Тереза спросила, действительно ли эта картина кисти того, о ком она думает. Голос почти дрожал.
— Да, автор тот.
— Я думала, эта работа… Может, я ошибаюсь, — произнесла она со стопроцентной уверенностью, — но разве эта картина не считается пропавшей после захвата фашистами во время войны?
— Не знаю, — ответил Вольц. — Спросите у моего хранителя, — посоветовал он и улыбнулся без тени стыда. — Мне она просто нравится. Хотите осмотреть остальные? Когда у меня были лошади, — продолжил он, бросив злобный взгляд на Тома, — я мог сам рассказывать об их достоинствах. Что касается искусства, тут мне нужна помощь. Устроить вам экскурсию, Том? Джон и Джессика уже обошли коллекцию.
— Франческа, — поправила Франческа.
— С удовольствием, — согласился Том и взял жену под руку. Вольц позвал дворецкого.
Почти двадцать лет назад Люка Брази подкупил служанку, чтобы та добавила снотворного в бренди кинопродюсера. Хейген в это время возвращался самолетом в Нью-Йорк. Затем Люка отрубил голову лучшему скаковому жеребцу и подбросил ее на атласную простыню Вольца. Том, конечно же, этого не видел и полагался лишь на свое воображение. Бедный конь, его звали Хартум, и Хейген до сих пор не забыл это имя. По правде сказать, он редко вспоминал о том случае. И всегда испытывал искреннее сожаление.
* * *
Франческа и Джонни стояли снаружи застекленной террасы, промокая потные лбы белыми полотенцами для рук.
— У моей мамы родители тоже такие, — сказала она. — Их бросает в жар, когда всем холодно, и они мерзнут, когда всем жарко. Распространенный случай.
Ей было двадцать семь, вдвое меньше, чем Джонни. Франческа впервые мысленно сложила цифры. Она старше его дочери Лизы.
— И все же мы не зря потели.
Фонтейн не хотел думать о своем возрасте. Он сосредоточился на ее мокрых волосах и влажном летнем платье. У Джонни была особая страсть к женщинам в капельках воды. После душа, из океана, бассейна. К попавшим под дождь. Вспотевшим. Его это странным образом заводило. Конечно, Джонни не настолько терял голову, чтобы заводить с Франческой серьезный роман. Бесполезно отрицать, она — милое создание. Вытирается полотенцем, проводит пальцами по длинным черным волосам в заранее обреченной попытке приручить их.
— Вольц — скряга, но, коль речь идет об участии фонда Корлеоне, он схватится за предложение.
Франческа нахмурилась.
— Что это значит?
— Ничего, дорогая. К слову пришлось.
— К слову пришлось? — повторила она.
— Да. — Джонни едва не добавил: «Не раздувай из мухи слона», но сдержался. Дэнни Ши находился в Калифорнии, всего в нескольких милях от имения Вольца, проводил последнюю кампанию перед выборами в доме бывшего эстрадного певца, ныне продюсера игровых телешоу, по другую сторону поля для гольфа от резиденции Джонни.
— Вы хотите посмотреть, откуда доносится музыка? — спросила Франческа.
— Музыка? Я не слышу музыки.
Франческа указала в приблизительном направлении звуков. Поверх ужасного грохота — игры барабанщика, очевидно, на таблетках бензедрина, электрического баса и расстроенной гитары, сваленных воедино не лучше смеси виски с материнским молоком, — мужской голос, сильно заикаясь, надрывался о том, что хочет умереть молодым.
— Я слышу шум, — признал Джонни, — но не музыку.
— О, бросьте. — Она взяла его за рукав и потянула за собой. — Вы ведь любите веселиться? Не надо финтить.
— Финтить? — переспросил он, не упираясь. — А за что, думаешь, меня зовут Джонни Финтейном?
— Как и Фрэнка Синатру называют Сенатором?
— Никогда не слышал, чтобы его так звали, — возразил Джонни.
— Я просто… дразню вас.
На долю секунды ему почудилось, Франческа скажет: «Дергаю за яйца».
— Я тоже никогда не слышала, чтоб вас называли Финтейном, — улыбнулась она.
Они прошли по темному коридору к деревянной двери — столь широкой, что проехал бы «Бьюик». За ней оказался внутренний бассейн, овеянный ядовитым облаком сигаретного и марихуанного дыма вперемешку с запахом хлорки. В доме собралось около тридцати гостей, в основном коллег госпожи Вольц — Викки Адэр. На металлических шезлонгах сидели мужчины в теннисной одежде и женщины в купальных халатах, большинство по возрасту были ближе к Франческе. Представители сильного пола отрастили бороды и косматые волосы. Несмотря на дым и грохот, сразу бросалось в глаза, что в бассейне только дамы и все они обнаженные. Вдоль черной стены тянулся бар, за ним — выход. Джонни повел Франческу именно в том направлении. Никто не узнал его, или все делали вид, будто не узнали.
Фонтейн заказал напитки, и, пока они ждали, из бассейна вышла Викки Адэр, в чем мать родила, и зашагала к ним. Кто-то бросил ей полотенце, но она не стала прикрывать тело. Викки некогда была восходящей звездой, однако так ничего и не добилась. Белокурая от природы красавица жила на свете всего сорок с лишним лет, но обладала опытом, который обычно обретают за восемьдесят, и это чувствовалось. Не будь она мокрой и нагой, Джонни не остановил бы на ней взгляда. Викки сбрила волосы на лобке, и Фонтейн старался смотреть ей только в глаза. Франческа стояла в замешательстве. Они представились друг другу, перекрикивая грохот. Госпожа Вольц сказала, что они с Джонни уже пересекались, и спросила, помнит ли он где. Фонтейн ненавидел, когда кто-либо заводил подобную волынку. Перед ним мелькала масса людей. Какого черта он обязан всех помнить? Хотелось развернуться и уйти. Франческа сохраняла спокойствие. Викки заявила, будто они вместе снимались в фильме «Ограбление». Это ему тоже ничего не говорило. У Джонни остались смутные воспоминания о той картине. Он наклонился к уху Адэр, чтобы не слышала Франческа, и произнес:
— Ах да, теперь вспомнил. В те времена вы так коротко не стриглись.
Фонтейн на мгновение опустил взгляд на бритый лобок. Викки усмехнулась с видом «тоже мне сострил» и прошептала что-то на ухо Франческе. Затем добавила, чтобы гости чувствовали себя как дома, повернулась к ним обвисшим задом и удалилась к бассейну.