Она положила трубку, снова потянулась за сигаретой и с явной растерянностью в голосе произнесла:
— Прошу прощения, Георгий Михайлович, но я вынуждена просить вас удалиться. Ко мне сейчас придет очень важный клиент. К тому же, — она посмотрела на часы, — мы, кажется, и так уже чрезмерно превысили нашу с вами первоначальную договоренность.
Мне ничего не оставалось, как распрощаться. Я закрыл за собой дверь кабинета, отметив, что за какие-то полчаса получил возможность наблюдать эту странную женщину в совершенно разных, непохожих друг на друга ипостасях. Она была ранимой, беспомощной, злой, решительной, циничной, кокетливой… Словом, разной. Вот только улыбку напоследок она мне все-таки не подарила.
Да и ладно, как-нибудь обойдусь.
В полутемном коридоре я неожиданно столкнулся с мужчиной, который явно чего-то ожидал здесь. Завидев меня, он стремительно шагнул в сторону, куда рассеянный неоновый свет не попадал совсем, и я лишь на долю секунды успел увидеть его лицо, которое показалось мне знакомым.
Мужчина без стука вошел в кабинет Ирины Сергеевны и закрыл за собою дверь. Видимо, это и был тот самый, напугавший Румянцеву, посетитель, из-за визита которого она столь внезапно прервала нашу задушевную беседу. Я прислушался — звука защелкиваваемого замка не последовало. Любопытство распирало меня, и под надуманным предлогом («Ох, извините, не у вас ли я случайно оставил свои перчатки?»), я решил вернуться и тихонько открыл дверь. В кабинете никого не было. Дверь в соседнюю комнату была закрыта, и это означало, что данный посетитель, в отличие от меня, под статус супер-VIP, безусловно, подпадал. Я на цыпочках пересек кабинет и прильнул ухом к двери.
«Н-да, дожил, Георгий Михайлович! Седина, блин, в бороду… Ну а бес, соответственно, в табло».
— Я так понимаю, Ирина Сергеевна, после произошедших событий заказ подлежит аннулированию? Но поскольку договором форс-мажор предумотрен не был, я имею право не возвращать полученный аванс… Ну что вы молчите?
После долгой паузы голос мадам Румянцевой решительно произнес:
— Заказ остается в силе.
— Я вас правильно понял?
— Вы меня правильно поняли. Когда? Вы затянули уже на целых два дня.
— Согласитесь, что при сложившихся обстоятельствах спешить было бы неразумно. Впрочем, завтра, я думаю, это будет реально… Вы можете гарантировать, что к трем часам дня клиент будет вести себя согласно оговоренного распорядка?
— Да. Я постараюсь. А вы подготовили все необходимое?
— Об этом можете не беспокоиться. Что касается вашего алиби, то у вас будет две минуты. Пожалуйста, заранее продумайте причину своего возвращения. Не суетитесь, но и особо не медлите. Две минуты я вам гарантирую твердо.
— Вы уверены в результате?
— Уверен. И вы сами сможете в этом убедиться. Завтра мы с вами опровергнем тезис о том, что люди не летают. Еще как летают. Да и «мерседесы» тоже. Причем очень высоко. Хотя недолго.
— Перестаньте, это не смешно.
— Полностью согласен с вами, Ирина Сергеевна, какой уж тут смех…
Невидимый собеседник Румянцевой слишком близко подошел к двери, поэтому я счел разумным от греха подальше незамедлительно ретироваться. По-моему, я и так уже услышал слишком много.
«Аи да Ирина Сергеевна! Вот это баба! Это кого же она решила отправить в полет? Никак своего уважаемого супруга?» Я быстренько спустился в холл. Давешняя блондинка проводила меня до дверей и выпустила на свет божий… Вернее, в темень божью.
Я приехал домой и сразу же собрался залечь спать, решив переварить свалившуюся информацию на свежую голову. В любом случае немного форы у меня есть — «акция» запланирована на завтра на 15.00. Самое дурацкое, что я до сих пор не могу нащупать главного — мотива. На хрена Ирине убивать своего мужа?.. Ладно, все — завтра. А сейчас спать.
Около двенадцати ночи меня разбудил телефонный звонок. Рассыпавшийся в извинениях дежурный по Главку сослался на то, что не смог найти меня в течение дня, и передал просьбу своего начальства послезавтра подъехать для важного разговора на Суворовский. Затем он доверительно и под большим секретом сообщил, что, по циркулирующим в УУРе слухам, мне будет предложено восстановиться в органах в должности начальника «убойного» отдела. Стоит ли говорить, что после такого, с позволения сказать, «секрета», я не смог уснуть, проведя всю ночь на кухне в компании кофейника и «Беломора». К утру я уже точно знал, что сегодня отвечу большому генеральскому хуралу и совершенно не представлял, что после этого скажу Обнорскому.
* * *
Румянцев, к счастью, был в своем кабинете, что-то писал. Он недовольно посмотрел на меня и отложил ручку.
— Это опять вы? Я ведь, кажется, еще в прошлый раз вам все доступно объяснил. Вы сами уйдете или мне снова просить, чтобы вас вывели? — И он потянулся к телефону.
— Николай Гаврилович, похоже, вы немного недооцениваете нашу контору. Нам известно все, чем вы занимались с Умновым и Твердохлебовым. — Лицо Румянцева побагровело. — Может, вам стоит оформить явку с повинной? Могу адрес подсказать…
— Пошел вон, мудак! — заорал Румянцев, схватил меня за куртку на груди и стал тащить к выходу из кабинета. — Сейчас позову кого нужно! Мальчишка! Он еще советы мне будет давать!
«Это же злостное неповиновение без пяти минут будущему сотруднику правоохранительных органов! Надо пресекать», — подумал я, резким движением обеих рук освободился от профессорского захвата и втолкнул его обратно в кресло.
— Да успокойтесь же, наконец, вздорный вы старик! Объясняю последний раз: я пришел сюда единственно для того, чтобы спасти вашу грешную душу. Вы не понимаете?.. Хорошо. В свое время вам, профессор, наставили большущие рога. Но это дело банальное, с кем не бывает (тем более в вашем почтенном возрасте). Однако же сегодня эти самые рога вам попытаются обломать, причем довольно садистским способом. Вы верите в левитацию, профессор? Нет? А я со вчерашнего вечера, представьте себе, верю…
Николай Гаврилович неожиданно охнул и схватился за сердце. Мне ничего не оставалось, как броситься оказывать первую медицинскую помощь. Не хватало еще, чтобы он тут на моих глазах окочурился.
Нет, все-таки зря я на него так откровенно наехал. Грубить старичкам — последнее дело. Тем более невиновным.
После того как нашатырь, валидол и пятьдесят граммов спирта вернули Николая Гавриловича в этот мир, преисполненный, как выяснилось, лжи и обмана, мы с ним очень мило побеседовали о рабочих и семейных делах. Причем о последних я расспрашивал с особым пристрастием. Надломленный профессор рассказал мне все без утайки, и я понял, что выстроенная мною версия есть не что иное, как полное дерьмо. Таким образом, я лишний раз убедился, что особое журналистское «фантазийное» мышление очень часто способно завести в такие дебри, лезть в которые обычному оперативнику и в голову бы не пришло.