Начальник расследователей сунул под мышку папку и вышел из кабинета. Отсутствовал он около часа и вернулся загадочным, как никогда.
— Сейчас вы, Марина Борисовна, в сопровождении Зудинцева отправитесь домой, заберете подделку и доставите ее вот по этому адресу. — Глеб вручил мне клочок бумаги. — Спросите эксперта-криминалиста Виктора Носова. Андрей Викторович с ним уже обо всем договорился. Носов снимет с рамы отпечатки пальцев. Может, что и всплывет.
* * *
Еще до того, как эксперты вынесли свой вердикт, мне стало окончательно ясно, кто украл картину. На следующий день ко мне в отдел впорхнула Светочка Завгородняя.
— Марина Борисовна, а это правда, что ваша дочь за Юрика Рыбкина замуж собирается?
— А ты его знаешь? — насторожилась я.
— Знаю. Как не знать. Он мне информацию про кражу фарфора из коллекции мадам Шуйской сливал. Зануда, между нами говоря, редкостный.
И совершенно не сексуальный. Час без двух минут вещал, какой он честный, неподкупный, а потому бедный.
А недавно я встретила его у Румянцевского садика на Университетской набережной. Он на своей БМВ в аварию попал — ходил вокруг, как тигр, и по радиотелефону без остановки — бу-бу-бу… Я думала, может, у вас денег на ремонт одалживает.
Я не обратила внимания на Светкину колкость.
— Знаешь, Света, для меня это не новость. Представь себе, я сама была в его машине, когда произошла авария. А ты уверена, что он разговаривал по радиотелефону?
— Я, Марина Борисовна, галлюциногенные препараты не принимаю, — уверила меня Светка.
* * *
…Зато без них жить не мог Антон Черемушкин, ранее судимый за грабеж двадцативосьмилетний наркоман.
С пальчиками Черемушкина совпали отпечатки, снятые с поддельного Порселлиса. Остальное было делом одного дня — найти и обезвредить, что мастерски проделали Зураб с Кашириным, доставившие парня к нам в Агентство.
Я сразу узнала в бледном, худощавом молодом человеке с волосами, затянутыми на затылке в «конский хвост», водителя лохматых «Жигулей», которые подрезали БМВ Рыбкина у Румянцевского садика. Каширин и Зудинцев вмиг приперли парня к стенке неопровержимыми доказательствами — и тому ничего не оставалось, как во всем нам признаться.
Антон был талантливым художником-реставратором. Но денег, которые он зарабатывал в мастерской Арона Сенкевича, на «дурь» не хватало. Поэтому он подписался на предложение одного человека оказывать ему мелкие услуги: докладывать подробно о том, кто и что сдает на реставрацию, кто из коллекционеров что продает и покупает. Постепенно Черемушкин попал в кабалу к ушлому дядьке, который почти совсем перестал давать деньги, а перешел к шантажу и угрозам: «По тебе, мол, наркот, давно тюрьма плачет. Только рыпнись, мигом у параши окажешься!». Последний раз этот человек попросил Антона сделать копию сданного на реставрацию в мастерскую Яна Порселлиса. А потом, посулив денег, и, как обычно, сдобрив посулы угрозами, вынудил Черемушкина согласиться на неприкрытый криминал — спровоцировать ДТП и подменить картину. Антон прекрасно разглядел на подлиннике маленькое пятнышко, но дублировать дефект на копии не стал. Он надеялся таким образом подставить шантажиста и избавиться от него.
Антон согласно закивал, когда я показала ему фотографию Юрия, запечатленного в обнимку с Машкой где-то на пляже Финского залива.
— Тот самый дядька и есть, — подтвердил он. Только знал его Антон под другим именем. Рыбкин настолько обнаглел, что представился Антону как… Роман Игоревич Агеев.
— Слушай, Антон, — неожиданно осенило меня, — а Рыбкин, он же Агеев, случайно не причастен к краже рисунков Дюрера у художника Стрелкина?
— Еще как причастен! Он и заставил меня выяснить, где они хранятся у Стрелкина, и как проникнуть в мастерскую. Толя — святой человек, он сделал мне столько добра, а я поступил как последняя скотина…
* * *
Сотрудника антикварного отдела Юрия Рыбкина в тот же день пригласил в Агентство сам Обнорский под весьма благовидным предлогом.
— Генеральный директор Агентства «Золотая пуля» Андрей Обнорский, — проворковала в трубку секретарша Ксюша, — хочет лично обратиться к Юрию Брониславовичу с просьбой проконтролировать ход расследования по делу о краже картины у сотрудницы Агентства Марины Агеевой.
Кстати, ничего удивительного в том, что люди сами приезжали на улицу Зодчего Росси, чтобы выслушать просьбу Обнорского не было. Видимо, почитали за честь помочь авторитетному человеку.
Мне присутствовать при разговоре с Рыбкиным не довелось.
— А вы Марина Борисовна, сейчас же отправитесь домой. Это приказ, — отчеканил Обнорский. — Мне здесь кровопролитие без надобности.
Поздним вечером Каширин с Зудинцевым привезли моего настоящего, многострадального Порселлиса.
— Отпустили Рыбкина, Марина Борисовна, — рассказывал Каширин, уминая за обе щеки горячие бутерброды, которыми я вознаградила ребят за ратный труд. — Он Обнорскому обещал самого Рябушинского сдать, как представится случай. Признался, что давно на него работает. Как получилось-то — Соломон попался в лапы Рыбкину, когда хотел втюхать поддельные яйца Фаберже французскому консулу. Но с Рыбкиным Соломон договориться сумел — знаете, рыбак рыбака…
Рыбкин за бабки Соломона «отмазал».
Потом еще раз. А потом и сам стал на Соломона пахать. И Порселлиса вашего Рябушинский ему заказал.
Машка с поджатыми губами выслушала всю историю от начала до конца и ушла к себе в комнату, даже не сказав «спасибо» — ни за разоблачение жениха-оборотня, ни за возвращенное приданое.
* * *
В субботу нас с Машкой пригласил в гости Толя Стрелкин. Удивительное совпадение: после того, как с Юрой Рыбкиным провели беседу в Агентстве «Золотая пуля», Толя обнаружил в почтовом ящике рисунки Дюрера, пропавшие у него год назад во время ремонта.
— Я думаю, это рабочие спиздили, — доходчиво объяснял историю с рисунками своим гостям-эстетам улыбчивый усатый Толя. — А что с ними делать — не знали. Хорошо хоть селедку не заворачивали. Ну хуй с ним, с Дюрером, давайте выпьем!
Мы выпили уже не по одной, когда прозвенел звонок и на пороге Толиной мастерской появился Марк Кричевский. Стрелкин галантно представил Марка гостям.
— Это мой старый добрый приятель, у него своя галерея в Нью-Йорке. Куда тебя посадить? Хочешь, к этим двум красавицам? Посмотри какие. Я тебе уступаю это место, только потому, что ты скоро уезжаешь и не успеешь… Ни хрена ты не успеешь, понял, Марк?
Толя посадил Марка между мной и Машей. В этот вечер я имела возможность во всех подробностях рассмотреть затылок пана Кричевского, потому что несколько часов кряду он не сводил глаз с моей дочери.
Улучив момент, когда нас никто не слышал, я сочла нужным ее предупредить:
— Между прочим, пан Кричевский завтра улетает.