У обоих разом повысилось настроение, у Обнорского даже подозрительно защипало в глазах, и он подумал, что нервишки-то стали совсем ни к черту…
Они просидели за столом еще долго, бутылку уговорили до конца, но дальше пьянствовать не стали, потому что утром нужно было вставать рано — Андрей хотел заехать к Илье на Домодедовское кладбище, а Шварцу нужно было утрясти вопросы с отгулами в его охранной конторе. Спать они легли около полуночи в разных комнатах. И уснули быстро и глубоко…
Тем временем, пока еще продолжался дружеский холостяцкий ужин, расшифрованная информация об их разговоре уже легла в виде аккуратно распечатанных листов перед Гиви Чвирхадзе, более известным Москве как Гурген. Он пробежал крупно напечатанный текст быстро, но споткнулся об упомянутое Обнорским погоняло Барон. Гурген отложил от себя листки и надолго задумался. Настолько надолго, что его помощник Бесо даже забеспокоился — никогда он не видел своего патрона в таком странном состоянии, с таким отрешенно-печальным лицом… А Гурген вспоминал молодость, воркутинский лагерь и свои слова, сказанные Юрке Михееву: «Я долг помню. Юра… Отплачу тем же, если доведется… Дай Бог, чтобы не довелось»… Ему действительно не довелось оказать Барону услугу, сопоставимую со спасением его жизни тогда, под Воркутой… Да Михеев никогда и не попросил бы ни о чем…
Однако Гиви Чвирхадзе вовсе не страдал сентиментальностью и, вспоминая прошлое, не забывал о настоящем. Настоящее имело свои законы, и выживал в нем тот, кто сильнее, умнее и рациональнее… Вот именно, рациональнее… А рациональность, как известно, очень часто идет вразрез с сентиментальностью…
Гурген понял, что журналист Серегин, которого так ищет Витька Антибиотик, каким-то образом оказался связанным с покойным Бароном. Возможно, этот парень даже исполнял последнюю волю Юрки… И при этом наступил каким-то образом на мозоль Витьке… Все это так… Но теперь предстояло понять, что выгоднее сделать: отдать мальчика по-тихому Антибиотику, чтобы авторитет Бесо в его глазах поднять, или выпотрошить журналиста из любопытства — узнать, что там ему на самом деле Барон поручил, или… Или помочь пареньку?
Гурген думал, и никто не решался его побеспокоить. Наконец он махнул рукой, подзывая к себе Бесо:
— Вазмы лудей, пуст Рэзо даст… Зайдыте к малчикам… Разбудыте… Я патом тоже заеду… Пагавару…
Бесо молча кивнул и кинулся выполнять распоряжения. А Гурген все сидел за столом, вспоминал, думал и чему-то улыбался…
Было около четырех часов ночи, когда Обнорский спавший на диване в гостиной, вдруг проснулся, слов но кто-то толкнул его в плечо. В квартире было темно и тихо, но Андрея не покидало ощущение, что за несколько секунд до того, как он проснулся, по комнате кто-то прошел…
«Шварц, что ли, в сортир бегал?» — подумал Серегин, успокаивая сам себя. Но почему тогда так усиливается чувство тревоги? Почему кажется, что в квартире чужие люди? Со сна ему мерещится, что ли? Андрей откинул в сторону одеяло и попытался сесть, но натолкнулся лицом на холодный ствол, и в ту же секунду в глаза ему ударил скол света из мощного фонаря.
— Тыха! Сыды тыха!…
К ослепленному Обнорскому подскочил еще кто-то, и на его руках щелкнули наручники.
«Вот и все… вот и все… нужно было уходить», — колотились в черепной коробке тоскливые обломки мыслей.
— Кто вы? — попытался было спросить Андрей, но ствол, который держал в руках невидимка, легонько ударил его по губам.
— Тыха, тыха… Малчи… Гаварыт будэшь, кагда скажу… В спальне Шварца послышалась какая-то возня и вскрик, заглушенный ударом… Потом оттуда кто-то вышел, усмехнулся в темноте:
— Резо! У нас порядок, готов, как огурчик!
— Харашо, — откликнулся невидимый Резо. Он отошел от кровати, и через пару секунд в комнате зажегся свет.
Андрей, моргая, смотрел на непрошеных гостей — огромного кавказца и трех русских. На лице кавказца не отражалось никаких эмоций, он стоял, чуть покачиваясь, и равнодушно смотрел в окно, а русские глумливо скалились, разглядывая Обнорского, сидевшего на диване в одних трусах и наручниках…
Это очень унизительно — сидеть голым перед чужими недобрыми людьми, такая ситуация очень давит на психику… В свое время в гестапо активно практиковали допросы обнаженных людей — без одежды человек чувствует свою полную незащищенность…
— Дайте хоть штаны надеть, — угрюмо буркнул Обнорский.
Русские заржали в ответ, но кавказец спокойно кивнул. Андрей с облегчением напялил джинсы, едва не запутавшись в штанинах — одеваться со скованными руками было очень неудобно…
— Кто вы? — снова попытался было задать вопрос Серегин, но кавказец тихо, но очень веско сказал — как посоветовал:
— Рот закрой…
И поскольку сказано это было очень убедительно, Андрей решил не нарываться… Ситуация оставалась абсолютно непонятной — его никто ни о чем не спрашивал, один из русских спутников Резо зашел снова в комнату Шварца, двое других протопали на кухню и, судя по звукам, занялись там приготовлением чая (или чефиря), а кавказец сел верхом на стул, положив на спинку огромные лапы — в одной он продолжал сжимать пистолет… Минут через десять Резо закурил, перехватил жадный взгляд Обнорского, улыбнулся и кинул ему сигарету. Андрей подобрал ее скованными руками, сунул в рот.
— Прикурить дашь?
У него в голове мгновенно раскрутился безумный план — сейчас эта горилла подойдет к нему близко, щелкнет зажигалкой, наклонится, горло его будет совсем рядом… Только бы не промахнуться… А там — подхватит ствол и…
Резо усмехнулся и швырнул дешевую пластмассовую зажигалку. Андрей вздохнул и закурил. Похоже, влип он по-настоящему… Примерно минут через сорок в кармане у Резо зазвонил радиотелефон.
Кавказец, кивая, сказал несколько коротких фраз по-грузински. Закончив разговор, он крикнул тем, кто гремел посудой на кухне:
— Эй, биджо! Двэр аткрой!
Кто-то суетливо метнулся в коридор, щелкнул замками… Через пару минут в комнату вошел невысокий плотный мужчина в длинном и явно очень дорогом пальто. Вошедший был лыс, совсем не молод, а его вислый нос и лохматые брови свидетельствовали о том, что родные края этого человека находились гораздо южнее Москвы… Едва лысый переступил порог комнаты, Резо почтительно вскочил и что-то сказал по-грузински. Человек в пальто махнул рукой, подавая знак оставить его с Обнорским наедине. Безмолвное распоряжение было исполнено мгновенно…
Андрей смотрел на новое действующее лицо и лихорадочно пытался сообразить, что, собственно, происходит. Между тем Гурген (а это был именно он) уселся на стул, на котором до него сидел Резо, и не мигая уставился на Обнорского. После минутной игры в гляделки Гурген еле заметно улыбнулся и спросил:
— Страшна?
— Есть немного, — пожал плечами Андрей, потому что врать было бы просто смешно: кому, интересно, не будет страшно в таком вот положении?
— Сытуацыю счытаыш, прыкыдываыш, как уйты? — В голосе пожилого кавказца послышалась ирония, и Обнорского это завело; поскольку он считал, что терять ему уже нечего, то и ответил дерзко: