Обнорскому Мила долго не рассказывала о возникших у нее проблемах, да и времени у нее совсем не было, чтобы с Андреем встречаться… А если честно — дело было даже не столько в отсутствии времени, сколько в том, что Миле было просто стыдно рассказывать журналисту всю эту грязь, которая совсем не вязалась с придуманной ей игрой в «разведчицу»… Да и Обнорский сам стал куда-то уезжать надолго.
Но однажды — это было уже в начале 1994 года — Мила все-таки дозвонилась до Серегина, договорилась о встрече, во время которой разревелась и выложила журналисту все… Она не совсем рассчитывала на его помощь, ей просто хотелось выплакаться, ей нужно было всего лишь немножко человеческого участия…
Обнорский обалдел от ее исповеди, разозлился страшно, а потом — потом предложил реальную помощь:
— Бросать тебе это дело надо, Мила, пока совсем плохим не кончилось… Хочешь, я поговорю с кем-нибудь, чтобы тебе работу подыскать?
— Да ты что?! — испугалась Люда. — Думаешь, они меня так просто отпустят? Здесь, в Питере, они меня обязательно найдут…
Андрей покачал головой:
— У меня в ментовке знакомых много и…
Люда махнула рукой и даже улыбнулась, перебивая журналиста:
— Да брось ты… Что твои менты смогут? Они же не будут меня круглосуточно охранять! Да и кому я нужна на работу — я же ничего не умею… Если только в офис кто возьмет, чтобы на столе потом раскладывать… Я же ни компьютера не знаю, ни печатать не умею… И потом — сколько за работу, на которую ты мне можешь помочь устроиться, платят? Гроши ведь… Как на них прожить? Я уже не смогу…
— Ну, а если в другой город уехать? — не сдавался Обнорский. — Можно ведь попробовать все сначала начать… Ты же молодая еще совсем, красивая — тебе детей рожать надо…
Людочка вздохнула и обтерла слезы со щек:
— В другой город?… Были у меня мысли попробовать в Москву перебраться… В провинции-то я уже не смогу — от тоски там сопьюсь, или умом двинусь… Но чтобы в Москву соскочить, «бабки» нужны, Москва-то ведь город еще более дорогой, чем Питер… Надо поднакопить немножко, чтобы хотя бы на однокомнатную квартиру хватило, ну и на жизнь — на первое время… Но с Плейшнером накопишь, как же… Скорее, все, что до этого отложить удалось, спустишь… Хоть бы замочили его, что ли… Вон, все бандиты в городе друг в дружку стреляют, а этого — никто не трогает почему-то… Я бы и сама его траванула, но отдачи боюсь. Вычислят и на ленты распушат…
Обнорский странно посмотрел на совсем молодую еще девушку, которая уже так искренне и просто могла говорить совсем страшные вещи:
— Да, положеньице у тебя, конечно, хреновое… Я тебя воспитывать не буду, понимаю, что вот так вот вдруг — тебе твое ремесло и образ жизни не бросить… Знаешь, я тебе ничего не буду обещать, но… Может быть, и получится тебе как-то помочь материально — чтобы ты смогла попробовать новую жизнь начать.
Мила недоверчиво и горько усмехнулась:
— Ты что, миллионером стал?
Андрей мотнул головой:
— Пока, вроде, нет… Да тут не во мне дело… Знаешь, есть разные благотворительные фонды…
— У-у-у — протянула Мила. — Благотворительные фонды, это я знаю. Это, Андрюша, сплошной кидок. Там только деньги отмывают, а потом между своими их и дербанят. Меня в том году председатель попечительского совета одного такого фонда в Крым на неделю вывозил, так он мне все про эти фонды доходчиво объяснил…
— Да я не про наши благотворительные фонды говорю! — досадливо сморщился Обнорский. — Про наши я и сам все знаю… Я про западные благотворительные фонды говорю…
— Западные?
— Ну да… Знаешь, я в последнее время стал в Швецию часто ездить, а там как цепная реакция пошла — начали и в другие страны приглашать: в Норвегию, Голландию, во Францию… Лекции там всякие почитать, на вопросы поотвечать, в семинарах разных поучаствовать… Ну, дело не в этом. Короче говоря, там, на Западе, этих разных благотворительных фондов — тьма-тьмущая… Бог знает на что люди готовы «бабки» жертвовать… Иногда мне даже кажется, что у них там с мозгами не все в порядке… Есть, например, фонд помощи бездомным кошкам и собакам в Восточной Европе… Есть целые программы по защите нашей экологии… И они не просто есть, эти фонды — они реально нам сюда деньги перечисляют… И очень удивляются, что сдвигов не происходит. Я там им пообъяснял кое-что… Неважно… Короче, я знаю председателя одного такого фонда — он мне немножко должен по жизни, я его от очень глупого шага предостерег… В общем, обещать твердо ничего не могу, но поговорить с ним попробую… Чем деньги на ветер выкидывать — пусть лучше попробует реальное и конкретное доброе дело сделать…
Мила тогда не очень поверила в реальность помощи от какого-то благотворительного фонда, но все равно — она была благодарна журналисту хотя бы просто за сочувствие.
Неизвестно, как бы сложилась дальнейшая судьба Милы (скорее всего, рано или поздно Плейшнер все-таки «додавил» бы девушку своими издевательствами и попреками), если бы двадцатого апреля 1994 года она не принесла Некрасову-Скрипнику настоящую «тему»…
Плейшнер ее тогда к себе на квартиру дернул — передал через «быков», чтобы явилась к вечеру. Люда и подъехала к нему — а Некрасов не один был, у него Моисей Лазаревич Гутман сидел, что-то объяснял с какими-то бумажками в руках тоскливо кивавшему невпопад Плейшнеру, который в разных экономических и административных тонкостях разбирался слабо.
Мила, можно сказать, своим приходом просто спасла Скрипника от наседавшего на него «главбуха» — Плейшнер обрадовался, как ребенок, что появилась возможность «сменить пластинку» на более понятную и знакомую:
— О! Явилась — не запылилась, тунеядка мокрощелистая. Слышь, Моисей — ты глянь на нее! Нафуфырена так, что аж в зенках рябит, а работать при этом не желает… Раньше таких, как она, граждане начальнички за сто первый высылали — а теперь их совсем воспитывать некому… Я вот только иногда пытаюсь ей мозгов в башку вложить — все без толку… И что за молодежь такая пошла, лишь бы жрать и ебаться, а рогом в стену пусть за них дядя упирается… Слышь, Моисей — не желаешь запустить ей под шкурку шершавенького? В воспитательных, так сказать, целях?
Гутман поправил золотое пенсне на переносице, внимательно осмотрел Милины колени, потом вздохнул и сказал с раздражением:
— Нет-с, Григорий, уволь… Я бы хотел все же договорить свой вопрос, потому что потом с кого будут спрашивать — с Моисея, а Моисей предупреждал заранее, что чудес с деньгами быть не может, потому что они не мыши, и сами не размножаются…
— Ладно, — обреченно кивнул Плейшнер. — Давай добазарим. Он раздраженно зыркнул на Люду и рявкнул:
— Чего лупалы выкатила? Скидывай клифт!
Мила торопливо кивнула, но перед тем, как начать раздеваться, вдруг вытащила из кармана жилета ксерокопии каких-то бумаг:
— Григорий Анатольевич… Я… Вот, посмотрите, может, вам интересно будет…
Она протянула бумаги Некрасову, тот машинально взял их в руки, глянул тупо, а потом с сердцем швырнул на стол: