Вот так и всплыло имя Андрея Обнорского… Череп так удивился, что даже не сразу поверил Милке, но врачи утверждали — девушка не врет, выдаваемой ею информации можно верить… Позже Карасева рассказала и о том, что Обнорский пытался помочь ей уехать, выбил даже специальную «дотацию» из шведского благотворительного фонда… Черепу нетрудно было увязать в одну логическую цепочку эту «дотацию» и передачу через Милку Плейшнеру документов о партии «Абсолюта». Бывший «комитетчик» понял, что Обнорский действовал осознанно и расчетливо: журналист сначала использовал проститутку «втемную», а потом хотел «обрубить конец» — и прокололся… И тут вставали новые вопросы. Механику действий Обнорского Череп уяснил, но вот мотивы, двигавшие Серегиным — с ними еще предстояло разобраться… Нет, в самом деле, ситуация-то вырисовывалась несколько необычная: известный в городе журналист совершает ряд действий, никак не укладывающихся в рамки его профессии… При этом журналист оперирует довольно крупными денежными суммами. Это давало основания предположить, что журналист действовал не в одиночку… Череп даже заподозрил поначалу, что за Серегиным могла обнаружиться и тень некогда родной «конторы» — но чуть позже все объяснилось гораздо проще…
Череп, естественно, доложил о полученной от Карасевой любопытной информации своему непосредственному шефу — то есть Антибиотику. Виктор Палыч сначала тоже очень удивился и также, как и Череп, подумал о каких-то непонятных играх неких спецслужб — ведь в Обнорском еще по прошлым делам подозревали бывшего «комитетчика», тот же Гена Ващанов, покойник, подозревал… Собственно говоря, благодаря этим смутным подозрениям Серегин и остался жив после истории с Бароном и «Эгиной» — то есть не только из-за них, но и из-за них в том числе… Связываться тогда с журналистом не стали — смысла особого не было, да и других забот хватало… Думалось, что парень затихнет навсегда, а он, вишь, злобу затаил, ничему его жизнь не научила…
Да, так вот — когда Череп рассказал о странной роли Обнорского в истории с передачей информации о «водочном контракте» Плейшнеру, Антибиотик долго думал, прикидывал что-то в уме (а умом старика Бог не обидел — это все признавали), и в конце концов его осенило: вспомнил Виктор Палыч, как вскоре после новогодних праздников рассказывал ему один пацанчик, некий Дима-Караул, о том, что видел в Стокгольме бабу, очень похожую на незабвенную Катюшу Званцеву — летом-то девяносто третьего эта тварь неблагодарная из-под карающей десницы выскочила… Впрочем, Дима не ручался стопроцентно за то, что видел он именно Званцеву — но, по его словам, баба в Стокгольме была, по крайней мере, ее полной копией… Дима-Караул, конечно, знал, что в свое время Виктор Палыч очень хотел добраться до Катерины (старик любил все дела до конца доводить), пацанчик объяснил, что хотел было проследить за случайно встреченной женщиной, но потерял ее в толпе… (На самом-то деле Дима просто «застремался» тогда, в Стокгольме. Про Екатерину Дмитриевну ведь говорили, что она была бабой крутой и с очень непростыми завязками… Вот и не рискнул Дима «светиться» — тем более, что дело в Швеции происходило, где полиция совсем «отмороженная» — с ней «добазариваться» сложно.)
Рядом со Званцевой (или с похожей на нее женщиной) в шведской столице крутился какой-то парень, которого Дима не видел раньше, но которого хорошо запомнил на всякий случай — запомнил и описал его Антибиотику… Старик рассказ выслушал, посетовал на Димину нерасторопность, но похвалил за рвение — похвалил и забыл об этой «теме» до поры… Ну, в самом-то деле — не начинать же по такой мутной наколке поисковые операции в Стокгольме? Тем более, что Дима, и впрямь, мог обознаться…
Но после доклада Черепа о результатах «работы» с Карасевой, рассказ Димы всплыл в памяти Антибиотика — старик, наверное, и сам не смог бы объяснить, почему… Наверное, по ассоциации — «Абсолют»-то из Швеции шел, и бабу ту Дима в Стокгольме видел, а не на Мадагаскаре… Вспомнил Антибиотик и приметы парня, который рядом с той бабой был. Приметы эти очень к личности Обнорского подходили — Виктор Палыч его фотографии смотрел несколько раз, а то, на чем приходилось «заостряться», старик никогда не забывал… Вот тут Антибиотик и утер нос Черепу, который, между прочим, тоже был в курсе Диминого рассказа — но не вспомнил его вовремя, не «проинтуичил»… Виктор же Палыч немедленно приказал Караула в кабачок «У Степаныча» выдернуть, где парню предъявили фотографию Обнорского. Дима сразу же опознал в журналисте парня, сопровождавшего бабу, похожую на Званцеву. Круг замкнулся…
Многие детали еще, правда, предстояло выяснить, но Антибиотик был очень доволен: он наконец-то прояснил сам для себя многие «непонятки» — и мало того, даже Черепу доказал, что считает и вычисляет быстрее его, бывшего «комитетчика»… Все складывалось — журналист каким-то образом спелся со Званцевой, у обоих имелись основания нагадить ему, Антибиотику, вот они и решили «блудень прорулить»… Более того, Виктору Палычу пришло в голову, что за давешней ноябрьской попыткой покушения на него могла также стоять Катька Званцева — тогда ведь мусора неспроста какую-то бабу искали… Попытка закончилась известно чем — старика Кораблева пришлось завалить, а заказчица сгинула и затаилась… Если этой заказчицей была все-таки Катька, тогда ее логика проста и понятна — не получилось пулей его, Антибиотика, взять, решила спровоцировать войну с «комитетчиками», сука… Подтянула для этой цели каким-то образом Обнорского и — понеслось…
Вот ведь, сучата… Старик думал о Званцевой и Обнорском почти с нежностью — он оценил красоту запущенной комбинации, которая, кстати сказать, почти увенчалась успехом… Антибиотик всегда думал с некой умиленной злобой о тех своих противниках, которых он успевал обыграть на один ход почти в самом конце партии. Умиленность эта объяснялась просто — Виктор Палыч любил чувствовать себя победителем, а победителям можно себя по-настоящему почувствовать лишь после настоящей схватки, в которой легко можно и проиграть.
Антибиотик посовещался с Черепом с подчеркнутым уважением (его тоже приятно выказывать после наглядной демонстрации своего превосходства), и в результате было принято решение установить за журналистом Серегиным наблюдение — не очень плотное (чтобы тот не почуял ничего), но надежное… Журналюга-то ведь никуда не денется, главное, чтобы на Катеньку-озорницу вывел… О Милке Антибиотик, естественно, даже не вспомнил в ходе этого разговора, и Череп не стал рассказывать, как с девушкой его пацаны баловались и как ее потом в болоте утопили — зачем серьезного человека всякой ерундой от важных мыслей отвлекать?
Нелепая и страшная судьба была у Людмилы Карасевой… Может быть, и сложилась у нее жизнь по-другому, если бы родилась она в другое время… Но год рождения не выбирают… Мила была не такой уж плохой девочкой — ее изломала и убила жестокая, подлая, беспредельная в своей лютости эпоха «накопления первоначального капитала». Наверное, жуткая смерть Милы была все-таки предопределена… Почему умирает человек? Потому что просто заканчивается его жизнь…
А за журналистом Серегиным 29 мая 1994 года Череп установил наблюдение — и сначала предполагалось, что наблюдение это будет достаточно долгим: начальник «личной контрразведки» Антибиотика не собирался, вообще-то говоря, похищать Обнорского, по крайней мере изначально так задача не ставилась… Но во всей этой истории словно какие-то мистические силы издевались над участвовавшими в ней людьми — все у всех шло не по плану, не по-людски, а как-то наперекосяк… Вот и с Обнорским что получилось — 30 мая он встретился с неким мужиком и долго с ним о чем-то говорил, причем, весьма эмоционально, а потом ринулся на переговорный пункт… «Наружка» решила на всякий случай мужика установить — пошла за ним, а мужик этот взял и завалил у Михайловского замка Диму-Караула и Женю Травкина, а потом его самого убили. «В довершение праздника» этот мужик оказался сотрудником ФСК — и не каким-нибудь, а курировавшим Морской порт… От таких раскладов и у профессионалов ум может за разум зайти — даже у таких, каким был Череп… Нет, в самом деле — крутые «непонятки» получились: Дима-Караул опознал Обнорского, а потом его убивает «комитетчик» из порта — после напряженного разговора все с тем же Обнорским. Как прикажете такой расклад понимать?