Ты все уже понял, наш проницательный читатель, Именно о плотской любви они и говорили. Обнорский загнул одну из своих хохм на эту тему. Таких рассказов у него было в запасе изрядное количество. Рассказывать он умел хорошо, слушали его всегда с удовольствием.
…Обнорский рассказал баечку, посмеялись. Зверев, улыбаясь, сказал:
— Тебе бы, Андрюха, все эти истории записывать нужно.
— Зачем? — спросил Андрей.
— Как зачем? Издать… издать отдельной книжкой. Видишь — люди слушают тебя с интересом. Значит, и читать будут с интересом.
— Может, когда-нибудь и соберусь, — ответил Обнорский, пряча улыбку в бороду. — Только не знаю, когда еще это будет… и будет ли вообще.
— А я вот разок видал книжку рукописную, — сказал один из зэков. — Старинную, с рисунками… почище всяких пентхаузов будет, ну!
Этот зэк тоже был из питерских. В прошлом — мент, потом — охранник у одного банкира. Голова, шея и плечи у этого двадцатипятилетнего мужика походили на усеченную пирамиду. Новые русские почему-то считали, что чем более гориллообразным выглядит охранник, тем круче… В этом отношении бывший мент Вова мог считаться почти эталоном.
— А что за пентхауз-то рукописный? — небрежно спросил Зверев.
— О! Крутизна. Шефу моему подарили… Он — ну! — такие штуки коллекционирует, ну, типа любитель.
— Дак ты сам-то видел? — опять спросил Зверев.
— Ну! Конкретно. Старинная вещь. И рисунки, бля, вручную сделаны. Там то барин горничную дерет, то барыня с лакеем хороводится… ну! А то баба бабу приставным х… мастрячит во все дыры… ну!
Гориллоподобный Вова жизнерадостно заржал. А Сашка Зверев вдруг побледнел, напрягся.
— С ятями альбом? — спросил он Вову.
— Чего? — не понял гориллообразный ну.
— В тексте есть слова с твердыми знаками на конце? — терпеливо объяснил завхоз.
— Ну!
— Болт гну, — резко сказал Сашка. — Книга в переплете?
— Ну… в этом… в переплете типа, ну.
— Какого цвета? Переплет какого цвета?
— Ну, такой… красный с коричневым. Старинный.
В теплом вечернем воздухе над тринадцатой зоной прошелестел ветерок. Негромко рассмеялась женщина с коралловыми губами. Вдоль позвоночника у Александра Зверева побежали мурашки. Он сидел с изменившемся лицом, смотрел на гориллообразного Вову и молчал. Слева на Зверева с тревогой смотрел Андрей Обнорский. Зябко куталась в апрельский вечер верба.
Андрей ощущал, что с Сашкой что-то происходит. Он хотел спросить: что, мол, Саня?… но не спросил.
Дотлевающая сигарета обожгла Звереву пальцы. Он выругался, бросил окурок под ноги и растоптал. Зэки посмотрели на него удивленно — такого завхоз и себе не позволял, и с других спрашивал строго.
Зверев встал. Длинная — в лучах садящегося солнца — тень завхоза пересекла дворик, упала на красноватую, как бордово-коричневый переплет рукописного порноальбома, вербу… было очень тихо.
— Пойдем-ка, Вовец, поговорим, — сказал завхоз и, не оглядываясь, вошел в дверь.
Садилось солнце, стоял теплый апрель девяносто шестого года.
— Ты уверен, что это тот самый альбом? — хмуро спросил Обнорский.
— Стопроцентной гарантии, конечно, нет… Но, судя по всему, он. Не так уж, их в конце-то концов, и много, — ответил Зверев. Андрей и Сашка сидели в комнате Зверева. В телевизоре кривлялся Ельцин, на рисованном лугу паслась корова. На лугу всегда было лето, порхали разноцветные бабочки.
— М-да, — сказал Обнорский. — И когда же банкиру презентовали этот альбомчик? А самое главное — кто?
— Самое главное по-прежнему остается в тумане. Даритель Вовцу, разумеется, не известен. Что, Медынцев будет горилле докладывать? Да нет, конечно. Вовец всего лишь один из телохранителей… Просто случилось так, что господин банкир похвастался: вот, мол, подарили редкую вещицу. Иначе бы наша горилла и вообще ничего об этом альбоме не знала. И на вопрос: когда? — тоже ответа нет. Не меньше чем полтора года назад, когда Вова еще был на воле… вот и вся информация, Андрюха.
— М-да, — снова сказал Обнорский. — Не густо… А господин Медынцев — это фигура. В прошлом один из секретарей обкома. Идеолог. Потом, конечно, очень быстро перековался из товарища в господина и возглавил «Инпромбанк».
— Серьезный банк? — спросил Зверев.
— Очень… В Питере, вероятно, самый серьезный. Да и в масштабах Российской Федерации тоже имеет вес. Прийти к банкиру просто так и взять за пищик: а кто это, господин Медынцев, презентовал вам уникальный порноальбом? Не получится. Это фигура крупного калибра. Он может лично Черномырдину позвонить… а может и президенту. Уж Собчаку-то запросто.
Обнорский встал со стула, прошелся взад-вперед по комнатушке Зверева мимо окна с лугом, коровами, цветами и бабочками. Потом остановился напротив Зверева:
— Послушай, Саша, — сказал он, — уж коли ты рассказал мне правду — всю правду — о своей истории, то давай-ка пойдем до конца.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Зверев.
— Давай-ка вместе бомбить наши с тобой истории. У тебя есть вопросы, требующие ответов. И у меня тоже есть вопросы на воле.
— Как ты себе это представляешь? Обнорский сел напротив Зверева, закурил.
— Если откровенно, — сказал он, — то пока не очень представляю. Но… лиха беда начало! Ты опер, я тоже кое-что умею… (Зверев усмехнулся) ну, по крайней мере, с методами сбора и анализа информации я знаком. Так что не стоит иронизировать, Саша… Кой-чего могем.
— Ну, извини, — сказал Зверев, — не обижайся.
— Ладно, проехали… А вдвоем, Саня, мы кое-что сможем. Я в этом убежден.
— Подожди, Андрюха, — перебил его Зверев. — Подожди. Я тебе за твое предложение, конечно, благодарен. Но… пойми пожалуйста: это мое и только мое дело. Свои проблемы я буду решать сам.
— О, как круто! — сказал Обнорский с иронией. — Почти как в голливудском боевичке: волк-одиночка на тропе войны… Что ты один из зоны сделаешь? А? Какую-такую разработку можно провести, находясь здесь? Одному?
— А вдвоем можно? Вдвоем, находясь здесь, можно провести разработку?
— Находясь здесь — нельзя, — сказал Андрей.
— Ну так о чем базар? Что трем-то? Обнорский затушил сигарету, встал, заходил, прихрамывая, по апартаментам завхоза. Над цветущим лугом порхали бабочки. Зверев скучно смотрел на челночные движения журналиста, дымил сигаретой.
— Не хотел говорить раньше времени, — сказал Андрей. — Чтоб не сглазить. Но теперь скажу.
Он остановился, внимательно посмотрел на Сашку.
— Теперь скажу…
— Ну, телись уж… теперь скажу, теперь не скажу. Чего хотел-то?