— Туда… или сюда. Я еще не решил окончательно.
— Нет, ты просто ненормальный!
— Знаешь, раньше это называлось «вандерер» — год скитаний. Свой собственный я по возрасту уже пропустил, поэтому хочу наверстать теперь.
— Вообще-то звучит весьма заманчиво. Наверное, надо бы и мне как-нибудь попробовать.
— Может быть… хотя мне казалось, что ты миновал этот период еще в колледже.
— Что ты имеешь в виду?
— Не только я имел привычку исчезать время от времени.
— Ах это… — он резким взмахом руки отверг мое предположение. — Это были просто деловые поездки. Приходилось ведь как-то оплачивать счета. Ты думаешь навестить предков?
Странный вопрос. Странный и неожиданный. Ни один из нас раньше никогда не упоминал о родителях, разве что в самых общих словах.
— Едва ли… — ответил я. — А как поживают твои?
Он поймал мой взгляд и некоторое время смотрел мне прямо в глаза. Его неисчезающая улыбка как будто стала еще шире.
— Трудно сказать, — наконец ответил он. — У нас нет связи… э-э… в некотором смысле.
Я улыбнулся в ответ.
— Это чувство мне тоже знакомо.
Мы закончили свой завтрак и выпили по последней чашке кофе.
— Значит, с Миллером ты встречаться не будешь? — спросил он.
— Нет.
Он пожал плечами. Нам принесли счет, и его захватил Люк.
— Сегодня угощаю я, — объявил он. — В конце концов, у меня-то пока есть работа.
— Может быть, когда-нибудь я смогу отплатить тебе тем же за совместным обедом. Спасибо, — ответил я. — Ты где остановился?
— Момент… — он сунул руку в карман рубашки, вытащил коробок спичек и бросил ее мне.
— Вот… Мотель «Нью-Лайн», — сказал он.
— Как насчет шести часов?
— Идет!
Он рассчитался с официантом, и мы вышли на улицу.
— До встречи, — кивнул он.
— Ага.
Пока, Люк Рейнард, странный человек. Мы прожили рядом почти восемь лет, неплохо проводили вместе время, бегали трусцой, занимались спортом, иногда назначали свидания одним и тем же девушкам…
Он снова заставил меня задуматься о нем — сильный, умный, такой же «кошка, которая гуляла сама по себе», как и я. Между нами словно существовала какая-то связь, смысл и содержание которой я никак не мог полностью уловить и понять.
Я вернулся к автостоянке около моего бывшего дома и, прежде чем забросить в кабину сумку и завести двигатель, проверил, все ли в порядке под крышкой капота и днищем машины. Потом я медленно ехал, посматривая по сторонам.
Все это было так ново и интересно восемь лет назад… Теперь же я говорил всему, что меня сейчас окружает, «прощай». За последнюю неделю я сказал уже то же самое всем, кто для меня хоть что-нибудь значил… кроме Джулии.
Да, такие вещи всегда испытываешь желание отложить на потом.
Но теперь времени на это уже не оставалось. Сейчас или никогда. К тому же мое любопытство было-таки порядочно возбуждено. Я заехал на стоянку у магазина и в будке телефона-автомата набрал ее номер.
Мне никто не ответил. Возможно, она работала теперь по круглосуточному графику и у нее как раз выпала дневная смена, и может быть, она просто принимала душ или пошла в магазин. Я решил, что проще всего прямо заехать к ней домой, тем более, что это было совсем рядом. Тот предмет, о котором она упоминала в письме… и который мне якобы нужен, был хорошим предлогом для того, чтобы повидать ее в последний раз.
Я покрутился в округе несколько раз, пока не высмотрел свободное место на стоянке. Я запер дверцу машины, дошел до угла и повернул направо. Время шло, и стало заметно темнее. Где-то поблизости лаяла собака.
Я прошел квартал и подошел к огромному викторианскому особняку, который когда-то переделали в многоквартирный дом. С фасада ее окон не было видно. Она жила на последнем этаже, и окна ее квартиры выходили на другую сторону.
Шагая по дорожке, ведущей к парадному входу, я старался подавить сентиментальные воспоминания, но мне это не удавалось. Воспоминания о тех временах, когда мы были вместе, вдруг нахлынули на меня вместе с кучей полузабытых чувств…
Я даже остановился. Зачем все это? Глупо было вообще приезжать…
«К несчастью или счастью, но истина проста и никогда не возвращайся в прежние места…» — пробормотал я. Зачем мне понадобилось растревожить все то, о чем я даже и не вспоминал? И все же…
Черт меня побери! Да ведь я в самом деле хотел увидеть ее еще раз. И никакое письмо здесь ни при чем.
Я шагнул на крыльцо и поднялся по ступеням. Дверь подъезда оказалась открытой, я вошел внутрь.
То же самое, до мелочей знакомое фойе, та же блеклая и чахлая фиалка в горшке, с пыльными листьями на столике перед зеркалом в золоченой раме, которое не раз отражало — слегка искривив при этом — наши объятья.
Лицо мое дрогнуло — на отражении, когда я проходил мимо.
Я начал подниматься по ступеням, покрытым зеленой ковровой дорожкой. Откуда-то снова донесся вой собаки.
Первый пролет не вызвал у меня ни малейшего подозрения. Все было совершенно таким же, как и всегда. Я миновал короткий проход мимо блеклых гравюр на стене и стал подниматься по ступеням второго пролета. На пол-пути мне послышался сверху странный звук, напоминающий царапанье, а потом как будто что-то покатилось, что-то вроде бутылки или вазы, которую катили по деревянному полу. Затем снова наступила тишина, нарушаемая шелестом листьев в кронах деревьев. Во мне шевельнулось слабое, но нехорошее предчувствие, и я ускорил шаги. В конце пролета я задержался. На вид все было в порядке, но я чувствовал непонятный запах, я не мог определить, что это такое — что-то сладкое, липкое, грязное и почти наверняка органического характера.
Я подошел к двери Джулии и несколько секунд стоял, ожидая и прислушиваясь.
Здесь запах казался сильнее, но никаких звуков слышно не было.
Я несильно постучал по темному дереву двери. На мгновение мне почудился какой-то шорох внутри, но лишь на мгновение. Я снова постучал.
— Джулия! — позвал я. — Это Мерль.
Тишина. Я позвал громче.
Что-то с грохотом повалилось.
Я подергал ручку. Было заперто.
Тогда я дернул, повернул, рванул и выдернул ручку вместе с пластинкой крепления замка с самим замком.