– Гриша, как я ошибался в Ладонине…
– Паша, я в шоке! Я в шоке, Паша!
– Гриша, а помнишь, он третьего дня ночью куда-то уходил?
– Точно, Паша! Он вышел из парадной, поднял воротник и надел черные очки!
– Господи! Он ходил по городу и обирал прохожих!
– Паша, а столовый нож пропал с кухни?!
– Гриша, он их зарезал!..
– Паша, как ты думаешь, нам зачтутся чистосердечные показания на этого упыря?
– Власть строга, но прощать умеет.
Тут оба обернулись к оперу и в один голос синхронно произнесли: «Мы сдали того фраера войскам НКВД. С тех пор его по тюрьмам я не встречал нигде!» Получилось это у них ловко и слаженно, так как на корпоративных вечеринках они обычно исполняли эту песню дуэтом.
Непрошеный гость не выдержал, гоготнул и отошел к выходу. Туда, где на вахте горевал водитель Сева.
– Весело тут у вас, – добродушно начал разговор опер.
– Я обычно милиционеров называю милиционерами. Когда хорошее настроение – ментами. Это ведь не обидно? – отозвался водитель.
– Нет, конечно.
– А ты опер новой волны или придерживаешься старой школы?
– У меня отец был опер, – после секундного замешательства нашелся Некрасов, сообразив, что примерно такой ответ устроил бы собеседника.
– Это хорошо. Пока один на один – отвечу тебе, как мужчина мужчине. Ладонин спас мою сестру. Ее из окна выбросили, а он оплатил лечение в Европе. Кстати, тебе на будущее: он много кого спас. Но это их дело. Так вот: тебя я не знаю. Может, ты и порядочный парень. Но оговорюсь: если ты какую подлость подложишь, то я тебе лично долотом череп выдолблю и через соломинку мозг высосу.
– Сидел по малолетке? – спросил Некрасов, который когда-то слышал эту фразу от старых блатных.
– Сидел по малолетке, – ответил Сева и куда-то вышел. Но уже через несколько секунд он вернулся с расстегнутой белой сорочкой. На «сердце» было красиво выколото: «Режь сук – бей актив».
Сева ткнул на портачку и повторил:
– Сидел по малолетке. Но я адекватен.
После чего вновь вышел.
К тому времени следователь, скупо поинтересовавшись «Ваша?…» и получив в ответ утвердительный кивок Ладонина, старательно описывал подаренную антикварную чашу. Более он почему-то ничего не ворошил. Хотя в столе и в сейфе сейчас хранилось как минимум несколько, скажем так, эксклюзивных документов. Но похоже, задачи разбираться в сотнях бумаг перед ним никто не ставил.
«Знать бы, кто и с чьей подачи им эту задачу формулировал», – тоскливо подумал Игорь, который уже не лежал на диване, а стоял возле окна. Он все понял, не понимая лишь одного – какого хрена?…
Процедура, как ни странно, завершилась почти мгновенно. Минут за сорок. Вернувшийся в кабинет Некрасов непроизвольно облизнулся на распахнутый бар с элитным алкоголем, о чем-то пошушукался со следователем, после чего предложил Игорю проехать вместе с ними.
– Эх, Саныча на тебя нет – он бы тебе мозг скушал! – огрызнулся Ладонин.
– Да что вам всем мой мозг-то дался! – не выдержал опер.
Он поспешно развернулся и – надо ж такому случиться! – ударился бедром о стол, на котором стояли цветы. Неуклюжая попытка подхватить их завершилась тем, что все окончательно слетело на пол вместе с водой и вазой. Некрасов зло швырнул цветы на опустевшую поверхность.
Наблюдая за его неуклюжестью, все демонстративно молчали. Лишь плоский экран телевизора, который так никто и не догадался выключить, продолжал вешать:
«Эта большая свобода, как позитивного, так и негативного действия, а не аморфность и недоразвитость. А именно так искривленно понимают русскую цивилизацию. Такие слова как „мессия“, „предтеча“… И, вопреки власти, на огромные континентальные пространства личность уходила не в пустыню, как думают в Западной Европе…»
– Жаль, не довелось дослушать о вселенской полноте, – слегка сплюнул Ладонин и под присмотром сотрудников вышел из кабинета…
Пока на служебной машине ехали в прокуратуру, также не проронили ни слова. Лишь на Невском, когда «Волга» была вынуждена уступить место двум джипам «Лендровер», Игорь не выдержал, усмехнулся:
– Формула проявления власти: у кого машина больше, тот и прав.
И тут же пояснил:
– Это я о константе русскости в контексте той передачи, что не дали дослушать…
Войдя в прокурорский кабинет, Ладонин сразу закурил, обосновав свою бесцеремонность так:
– Ведь если стоит пепельница, то курение не возбраняется. Верно?
– Верно, – ответил следователь.
– Теперь хотелось бы узнать как можно больше информации по изъятой у меня чаше, – затянулся Ладонин.
– И я такого мнения. Вот только мне хочется не вам рассказывать о том, что я знаю, а самому бы поинтересоваться. От вас, – ответил следователь, забивая в компьютер паспортные данные Ладонина.
– Уходить на 51-ю не буду. Вазу подарили. Кто? В суматохе. Пока не знаю, – кратко сформулировал свою позицию Ладонин, добавив под конец: – Но узнаю!
– И что тогда? – заинтересовавшись, оторвался от монитора следователь.
– Хлопоты бубновые начнутся у юмориста… и пиковый интерес… В смысле: он думал, что в Париже ложки, а оказались вилки.
– Серьезное заявление.
– А шутки закончились. Ваза-то с убийства, очевидно?
– Господь с вами! Она с музея, – оторопел следователь.
– Извиняюсь: часом, не с Эрмитажа?
– С него самого.
– Приплыли тапочки к обрыву… Но все равно лучше, чем с убоя.
– Конечно, лучше! – констатировал прокурорский. – И вот на этой оптимистической ноте мы и начнем наш допрос.
Однако допрос получился коротким. Его главная интонация сводилась к тому, что «хрен его знает». Идеология же звучала такая: «Ну-ну» – причем с обеих сторон. Конечно, обычно с подозреваемыми общаются оперативники. Но в данный момент выставленная на Игоря группа состояла если не из Холмсов, то и не из идиотов, Понятно, что особых иллюзий и желания «колоть» Ладонина ни у кого не было. Потому как бесполезно, несолидно и контрпродуктивно. Особенно с учетом того, что жизнь – штука длинная. А тут еще, ко всеобщему удивлению, Ладонин отказался от адвоката. И своего, и положнякового.
– Сейчас это ни на что не влияет, – отмахнулся он. – Чего жевать-то, когда решение уже принято? Причем не вами, независимо-процессуальный вы наш!..
– Вот только хамить не будем, – огрызнулся следак…
Через пару часов новость о задержании Ладонина стала самой активно перетираемой во всех престижных питерских лобби-барах. И не только в них. Вот уж воистину: свинья скажет борову, а боров – всему городу. Еще бы понять, от какой конкретно свиньи утекло…