— Мудак! — закричал вдруг женский голос. — Что ты дела…
И оборвался. Умолк, не договорив… Вот с какими словами окончился твой путь, Настя. И ты наконец-то приехала в страну, где «нормальные дороги, нормальные законы, нормальные ценности».
— Что ты делаешь? — сказал Соболин изумленно. — Это ж номер! Явно блатной номерок-то. Потому, видать, менты и темнят.
— Темнят, — механически произнес Зверев.
И Соболин что-то понял, замолчал, глядя в изменившееся лицо Сашкино. Глядя на сжатый до побелевших костяшек кулак.
— Ты знал ее, Саша? — спросил Соболин.
— Нет… Я ее не знал. Ее никто не знал.
— Понятно, — сказал Соболин озадаченно.
* * *
До конца приема оставалось пятнадцать минут и еще один посетитель. Собственно говоря — сверхплановый. Попасть на прием к губернатору хотят многие. Девяносто девять процентов всех вопросов запросто решались на уровне начальников комитетов или отделов. Но просители упорно рвались к губернатору лично. Отражалось в этом некрасовское «…вот приедет барин»… Сильны традиции!
Последний сегодняшний сверхплановый посетитель прибыл внезапно. Посетителем оказалась женщина, народный судья из горсуда Марина Вильгельмовна Ксендзова. Несмотря на сопротивление помощников, она добилась, чтобы губернатору передали записку:
«Уважаемый Владимир Анатольевич!
Отдавая себе отчет, насколько плотно составлен Ваш рабочий график, прошу тем не менее принять меня в самое ближайшее время. Суть вопроса я изложу Вам лично, так как обстоятельства требуют конфиденциальности и весьма серьезны.
С уважением…»
Слова «в самое ближайшее время» и «весьма серьезны» судья подчеркнула двойной линией. Через помощника Яковлев передал, что Марина Вильгельмовна обязательно будет сегодня принята.
…В кабинет губернатора вошла женщина в деловом костюме, с тонкой папкой в руках. За стеклами очков светились живые глаза. Губернатор вышел ей навстречу:
— Здравствуйте, Марина Вильгельмовна. Прошу прощения, что вам пришлось так долго ждать, но…
— Здравствуйте, Владимир Анатольевич. Извиняться нужно мне. Однако обстоятельства, которые меня к вам привели, не терпят отлагательства и крайне неординарны.
— Что ж, давайте присядем и приступим к делу, — ответил губернатор и сделал приглашающий жест. — Не хотите чайку?
— Спасибо, нет. У вас есть здесь, в кабинете, видеомагнитофон, Владимир Анатольевич?
— Да, разумеется… Кино будем смотреть?
— Будем, — Ксендзова вжикнула молнией на папке, достала видеокассету и тонкую пластиковую папочку с бумагами. — К сожалению, будем.
— Почему же «к сожалению»?
— Сейчас, Владимир Анатольевич, вы сами все поймете, — ответила судья.
Губернатор вставил кассету в пасть видика…
«Кино» началось.
Уже через двадцать секунд просмотра губернатор сказал удивленно:
— Так ведь это же…
— Да, — кивнула Ксендзова, — это первый заместитель начальника ГУВД генерал-майор Тихорецкий Павел Сергеевич. Запись, правда, сделана больше года назад, когда генерал был еще полковником. Второй мужчина — майор милиции Чайковский. Три дня назад покончил жизнь самоубийством. Ну а девицы… Тут, как говорится, «их знали только в лицо». Хотя установить их, я думаю, будет не очень трудно.
— М-да… Я, признаться, испытываю некоторую неловкость, Марина Вильгельмовна, от этого зрелища. Вам, женщине, смотреть это…
— А я не женщина, Владимир Анатольевич, я судья. За двадцать лет судейской практики узнала о человеческих пороках столько, что смутить меня чем-либо трудно. Скорее всего, невозможно.
Несколько минут губернатор и судья смотрели молча. Потом Яковлев остановил видик, побарабанил пальцами по столешнице, спросил:
— И что же: вся кассета такого содержания?
— Вся. Полтора часа записи.
— Запись подлинная?
— На такой вопрос ответить может только экспертиза, но у меня сомнений нет.
— У меня, к сожалению, тоже, — сказал губернатор. — Нет, ну какой мерзавец!
Судья промолчала. Яковлев нажал кнопку «EJECT», кассета вылезла наружу с тихим жужжанием.
— А как, Марина Вильгельмовна, к вам попала эта запись?
— Мне принесли ее два питерских журналиста. Люди, скажем так, с непростой судьбой… Яковлев тяжело задумался.
— Владимир Анатольевич!
— Да, слушаю вас, — встрепенулся губернатор. Он после просмотра стал мрачен.
— Владимир Анатольевич, дело гораздо серьезней… Кассета — это, так сказать, цветочки. Она говорит о моральном облике генерала… А есть кое-что посерьезней.
— Ягодки? — мрачно спросил губернатор, покосившись на папку с бумагами.
— Да, ягодки. Волчьи. Те два журналиста, о которых я уже упомянула, сумели собрать некую информацию о Тихорецком и его подручном майоре Чайковском. В суде эта информация доказательной силы иметь не будет. Более того, на сегодняшний день она никем еще не проверена. Однако я считаю, что вам следует с ней ознакомиться.
Губернатор взял в руки папку. Внутри лежало всего несколько листочков. Читал губернатор быстро, иногда качал головой. Ксендзова сидела молча.
— Да это же черт знает что! — сказал Яковлев, закончив читать. — Понедельник, понимаешь, за «чистые руки» борется! Рядовой оперсостав терроризирует, а его первый зам… Да это черт знает что! Помойка какая-то, грязь… мусор.
— Помойка, — согласилась судья.
— А раскопали это два журналиста! В ГУВД есть собственная служба, чтобы выявлять предателей… А раскопали два журналиста! Разгребли этот мусор.
— Управление собственной безопасности, Владимир Анатольевич, никогда не будет копать под первого заместителя ГУВД. Даже если бы к ним попали вот эти материалы, — Ксендзова постучала пальцем по папке, — даже если бы они попали, то… сами понимаете.
— И поэтому вы пришли ко мне? Так, Марина Вильгельмовна?
— Так, Владимир Анатольевич.
Яковлев встал, прошел по кабинету, остановился напротив судьи и спросил:
— А эти ваши журналисты-мусорщики… Они не собираются обнародовать эту информацию?
Ксендзова мгновенно напряглась:
— Почему вы спросили?
Впервые с начала беседы Яковлев улыбнулся:
— Вы думаете, я хочу «отмазать» Тихорецкого?
— Нет, но…
— Не лукавьте, Марина Вильгельмовна. Ну, честно: подумали?
Ксендзова улыбнулась и кивнула головой.
— Ну вот видите… Скажите мне как юрист: вы точно убеждены, что факты, изложенные в «досье», в суде не сработают?