— Спасибо. Не желаем.
Они вышли из морга. Сверкало в небе солнце, и плыли белые завитки облаков.
* * *
В Тараще зашли и в прокуратуру. Следователь Петренко оказалась на месте. Визит журналистов (да еще иностранных журналистов!) застал ее врасплох. Она темнила, путалась в датах, событиях, фамилиях. Возможно, от растерянности. А возможно — нет. После вопроса: кто и на каком основании изъял труп из морга? — занервничала и, сославшись на занятость, выставила Обнорского и Повзло из кабинета.
Андрей с Николаем захотели пообщаться с прокурором, но прокурора, как на грех, не было — его вызвали в Киев. Вышли из здания прокуратуры, сели в машину, закурили.
— Похоже, — сказал Повзло, — госпожа Петренко не очень-то искренна с нами.
— Похоже, — ответил Обнорский, — ей тоже посоветовали не трепать языком. Ладно, поехали к Сушкам.
Метрах в тридцати от здания прокуратуры стояла серая «пятерка». Мужчина на заднем сиденье щелкал затвором «Никона».
Разговор с Сушками не принес ничего нового. Старший Сушок уже несколько осмелел, оправился, сам попросил пять гривен на бутылку. Синяк у него начал менять цвет. Пять гривен ему дали. Он оживился и рассказал, что с трупом — дело-то серьезное… ото, какое серьезное!… В поселке говорят, что на дороге, недалеко от того места, где нашли тело, люди видели дорогой джип. А рядом с ним — женщину с автоматом в руках. Причем женщина стояла так, чтобы закрыть собой номер. Было это дня за два до обнаружения тела… Ох, нечисто тут, нечисто.
— Я этот бред даже слушать не хочу, — буркнул Обнорский.
* * *
От Сушков поехали обратно в Киев. На трассе никто их не сопровождал, но в Киеве, возле ипподрома, на хвост аккуратно села скромная «девятка». Довела до гостиницы.
— Количество непременно переходит в качество, — устало произнес Обнорский.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Повзло. Они сидели в номере Повзло, смотрели в сгущающиеся сумерки за окном. Работал телевизор. Показывали то Бунчука, то Затулу, то Горделадзе. Вперемешку звучала русская и украинская речь. Раскручивался новый виток скандала — вокруг тела… Грузинский хохол (хохляцкий грузин?) становился «народным героем» и «знаменем оппозиции».
— Я имею в виду, что количество разного рода «маленьких хитростей» в исчезновении Г.Г. уже зашкаливает за все разумные пределы и представляется совершенно шизофреническим, — сказал Обнорский.
Коля приглушил звук телевизора, ответил:
— Да, триллер еще тот получается… Но теперь-то ты веришь, что в лесу нашли тело Горделадзе, а не бомжа какого-то?
— С вероятностью девяносто девять процентов — верю.
— А один процент? Его куда девать?
— Оставим его, Коля, на те непредвиденные чудеса, которых в этом деле уже больше, чем в сказке про Золушку… Но, поскольку мы материалисты, то в чудеса не верим. Давай-ка прикинем, с чем мы столкнулись и на какие вопросы хотим получить первоочередные ответы.
Повзло совсем выключил телевизор, расследователи сели за стол друг напротив друга.
— Итак, — сказал Обнорский, — давай подведем итоги по «таращанскому телу». Сформулируем вопросы — возможно, получим и ответы. Горделадзе исчез шестнадцатого сентября. Похищение это было или нет, мы пока не знаем.
— Конечно, похищение, — убежденно сказал Николай.
— Я на сто процентов не уверен. Нельзя исключить, что Г.Г. был «похищен» по согласию…
— А тело?
— А вот потом, когда «похитители» поняли, что эффекта достигли большего, чем ожидали, они решили, что возвращение живого Г.Г. им уже не нужно. Но это всего лишь версия. Итак, Георгия похитили. Сразу убивать не стали — это однозначно.
— Обоснуй.
— Если бы убили сразу — стоило бы увозить тело? Грохнули, бросили труп на месте и смотались. Или уж, по крайней мере, выбросили в Днепр… зачем в Таращу-то везти? Но ведь увезли. Резонно предположить, что с Георгием хотели плотно поработать в спокойной обстановке. Например, получить от него некую информацию.
— Какую?
— Не знаю. Знаю только, что его увезли за сто с лишним верст. Для этого нужны веские причины. Возможно, у них там есть некая конспиративная хата, «нора»… бункер…
— Ага, функционирующий с войны бендеровский схрон, — поддакнул Коля. — Сидят гады в бункере, хлещут «Черную вдову», а пустую тару выбрасывают наружу.
— Или, — продолжил Обнорский, — его просто там выдерживали. Ждали момента, когда его можно выпустить… но что-то в их планах переменилось.
— Возможен другой вариант: ничего они не хотели узнать от Г.Г., а наоборот — накачать его самого информацией, а потом сделать из него информационную бомбу.
— Довольно сложно, — сказал Обнорский, — но в принципе не исключено. Гадать сейчас бесполезно… Факт: Георгий исчез. Увезен либо добровольно, либо принудительно. Живым. Возможно, в Таращу или близлежащие окрестности. Спустя какое-то время его убивают… Кто? как? почему? — мы не знаем. Знаем только, что труп до поры до времени «выдерживают», «томят» как гуся. Но при комнатной температуре, в герметичной упаковке.
— Это, — сказал Повзло, — всего лишь точка зрения эксперта.
— Верно. Но я не думаю, что Боротынцев это выдумал. Он растерян, он, вероятно, напуган и потому пьет… но в своем деле он не новичок. Новичок, может быть, вообще не обратил бы внимания на эти нюансы. А Боротынцев обратил. Итак, труп «выдерживали». Зачем? Почему? Да потому, что ждали момента, когда его можно будет запустить в игру. Когда появление мертвого Горделадзе будет выгодно… Что скажешь, Коля?
— Ну не знаю… — неуверенно сказал Николай.
— Так ведь и я не знаю, — усмехнулся Обнорский. — Я просто рассуждаю. И запросто могу ошибиться…
Зазвонил телефон. Андрей снял трубку:
— Алло!
— Обнорский, — сказала Галина, — куда ты пропал?
— Здесь я, Галя, здесь.
— Я уже соскучилась. Когда ты придешь?
— Давай я, как освобожусь, позвоню.
— А что ты делаешь?
— Я сейчас занят.
— И как ее зовут?…
— Коля, — вздохнул Андрей.
— Как-как? Оля?
— Ладно, это мы с тобой потом обсудим.
— В ванне?
— И в ней тоже… о'кей?
— Йес. Жду звонка. Целую. Оле привет.
Андрей положил трубку, закурил. За окном было уже совсем темно, «вулиця Хрещатик» сияла огнями. «Чем я занимаюсь? Меня такая женщина ждет, а я херней занимаюсь… Покойнику безголовому кости перемываю. Что ж я за мудак такой? Почему у меня в жизни все шиворот-навыворот?…»
— На чем мы остановились? — спросил Обнорский.
— На том, что ты не уверен в своих выводах.