— Ты, Боря, в курсе — сегодня выступает концертная бригада театра «Ромэн»? «Кармелита» — кажется, так называется. Я-то не большой любитель фольклора, а вот ты, помнится…
— А-а-а… — протянул, словно получивший контузию, Глинский.
— Бэ-э-э… — Челышев с той же интонацией показал язык — «лопатой», потом улыбнулся, посерьёзнел и ушёл к себе в кабинет.
Бориса, разумеется, напрочь выбило из рабочего настроя. Какие переводы, о чём вы, граждане?.. Он мог думать лишь о том, прилетела ли Виола или нет и идти ли на концерт. Последнюю-то их встречу уж точно нельзя назвать упоительной… Глинский курил сигарету за сигаретой и никак не мог ни на что решиться.
Вдруг он придёт на концерт, а Виола не прилетела? И тогда под цыганские романсы просто сидеть и погружаться в мучительные воспоминания? Гадать, с кем из этих цыган у Виолы что-то было? Перспектива… Но если она прилетела — ещё «веселее» смотреть на неё со стороны и даже не подойти? А подойдешь, тоже непонятно, как оно дальше выйдет. Вдруг опять ляпнет что-то обидное про цыганку, которая вытащит бывшего любовника из Афгана? За Виолой-то не заржавеет, а ему потом что — стреляться со стыда?
Протерзавшись вот так почти до самого концерта, Борис всё никак не мог на что-то решиться…
А Виола, кстати, действительно в Кабул прилетела. Глинского она, разумеется, предупредить просто физически не могла. Да и поначалу, ещё в Союзе, не хотела, честно говоря. Прошлое ворошить — только новые морщины приобретать. И новые шрамы на сердце — поверх незаживших.
Но уже в Кабуле её настроение радикально изменилось — может, так повлияла на Виолу разлитая по воздуху напряжённость? Война ведь и за несколько часов может переменить планы… Разумеется, Кабул — это не фронт, это не дикие же гиндукушские «скалы с оскалом», но всё же и не «беззаботный» Ташкент. Когда оттуда вылетали артисты — они голосили и куражились, а прилетели в Кабул — и сразу увидели, как грузят в соседний самолёт большие деревянные ящики. Что в них, догадались сами. Вот они как-то разом все и попритихли. И уже не «героические» хвастливые шутки слышались, а всё больше отработать гастроли побыстрее, и ну его, этот Афган, к лешему в зад… А ведь вся «афганская командировка» для артистов-цыган не продолжалась и сутки: утром прилетели, аппаратуру поставили, отрепетировали, отдохнули-пообедали, отыграли концерт, и всё, в гостиницу переодеваться и на вылет в Ташкент… Но многим хватало и этих часов, чтобы от повторных однодневных «командировок» потом отбрыкиваться. «Навара»-то на сей раз никакого — вроде как шефский концерт. Не то что у таких, как Кобзон! Те прилетали дней на пять. И с гонорарами у них — будьте нате — чеков по 200 в сутки. Поэтому они-то в первую очередь и «подсаживались на адреналин», становились «артистами-интернационалистами». Да тут ещё один танцор из «Кармелиты» ногу подвернул — когда реквизит грузили в ГАЗ-66-й…
…Обычно артисты, впервые прилетевшие в Афган и ощущавшие себя «посланцами Большой земли», выходя на сцену, начинали с обязательного напоминания о том, что «Родина слышит, Родина знает», и о том, что «народ и армия — едины». Иногда даже казалось, что выступавшие просто списывали текст друг у друга или что их один и тот же дятел перед командировкой наставляет-инструктирует. А ещё у артистов было модно ссылаться на трогательную дружбу с кем-нибудь из интернационалистов: «…неизвестных стране, но вы-то знаете, о ком я говорю!» (Этот нехитрый психологический приём гастролеров дожил и до наших дней. По крайней мере на гастролях в Израиле один известный русский певец любит проникновенно рассказывать в промежутках между песнями о своей трогательной дружбе с евреями на родине.) Когда наступил черёд выступать Виоле, она пошла ещё дальше. Её представили только по имени, что тогда было в диковинку. Первую песню публика восприняла достаточно спокойно, если не сказать равнодушно, и Виола решила «раскачать» зал, доверительно поведав ему:
— Скоро я выйду замуж за героя-разведчика, который честно служит сейчас в Афганистане…
Импровизированный зал на площадке перед подъёмом к штабу армии, располагавшемуся во «дворце Амина», сначала отозвался было аплодисментами, но потом быстро замолчал, видимо ощутив всё же чересчур «галантерейное» кокетство. Виола это тоже почувствовала и, скинув туфли, вдруг «вжарила» зажигательный танец с монистами. Она вихрем носилась по сцене, поводя плечами и запрокидывая голову назад так, что её густые чёрные волосы касались пола. Зал начал хлопать в ритм, а когда танец закончился, наградил артистку чуть ли не овацией. Едва отдышавшись, Виола снова взяла микрофон и вернулась к своему «признанию»:
— Когда-то мы с моим другом-разведчиком играли вместе в одном спектакле. Это был необычный спектакль о Чили, который поставили ребята-курсанты, будущие офицеры. Наверное, его нет сейчас среди нас, но вы, его боевые товарищи, передайте ему привет от меня. И расскажите, что я пела эту песню для него. Эта песня — из того самого спектакля. А капелла.
В «зале» мало кто знал, что такое «а капелла», но душевный порыв артистки оценили аплодисментами, на сей раз вполне искренними…
Пение без музыкального сопровождения продолжалось несколько секунд, а потом… Сначала никто даже и не понял, что произошло, когда откуда-то с галерки полились по нарастающей дерзкие гитарные аккорды. На последние ряды, кстати, традиционно пускали солдат и офицеров с гитарами, чтобы эти умельцы на месте могли подслушать-подобрать новые мелодии, уходившие потом частенько в переделанное «афганское» творчество. Это была такая особенная «афганская фишка». Но эти гитаристы всегда сидели тихо, лишь ловя левой рукой аккорды на грифах своих инструментов, а, тут… Статный широкоплечий капитан направился с гитарой наперевес к сцене, играя на ходу затянутую певицей мелодию, и получалось у него это весьма неплохо, он не мешал петь и не подыгрывал, он по-настоящему, практически профессионально аккомпанировал!
Когда Борис (а это, разумеется, был он) вышел на сцену, у Виолы на мгновение перехватило горло, но она выправилась, и они уже дуэтом «жахнули» по-настоящему, как в былые времена… В Кабуле никогда ничего подобного никто не видел. Потрясенный зал погрузился в тишину, а когда песня наконец закончилась, буквально взорвался аплодисментами…
Обниматься на сцене они не стали — это было бы уже явным перебором, даже для цыганской «агитбригады». Виола лишь крикнула ему сквозь шум:
— Я жду тебя! — и убежала за кулисы.
Глинского туда, разумеется, не пустили, а на скандал он нарываться не стал — соскочил со сцены и буквально побежал к большой палатке, где уже выступившие артисты под коньячок дожидались окончания концерта…
А зал перед следующим номером долго не мог успокоиться, все возбужденно переговаривались и обменивались репликами:
— А певичка-то, видать, не соврала…
— Ну, может, приукрасила чуток. Для понту…
— А капитан-то, капитан!
— Откуда он, кстати?
— Да вроде правда, из разведотдела…
— Да это Борька-Студент, переводяга из роты Ермакова, я с ним даже пил.