— Скорее дом отдыха, — ответил Билл Хилл.
— Как я туда попаду? Скажу, что я алкоголичка, и все?
— Это только первый шаг. Затем, как правило, надо ждать…
— Как долго?
— Какое-то время, если только алкоголик не находится в крайне плачевном состоянии. — Билл Хилл помолчал, потом добавил: — Допивай бутылку, я принесу другую, хотя, думаю, дело пойдет быстрее, если выпьешь водки, и тогда утром тебя не сильно будет мучить жажда.
— Хочешь, чтобы сегодня вечером я напилась до потери пульса? — прищурилась Линн.
— Там у них другие мерки, — улыбнулся Билл Хилл.
Позднее Август Марри говорил, что, кроме него и еще двадцати членов Общества Святого Духа, практически все должностные лица в зале суда были чернокожими.
— Хотите составить определенное мнение о Детройте — наведайтесь в регистратуру актов в окружном суде. Фрэнк Мэрфи, либеральный демократ и сторонник нового курса президента Рузвельта, в бытность свою мэром Детройта, а затем министром юстиции и членом Верховного суда — неслабо постарался, уравнивая всех граждан в правах, — добавлял он с усмешкой.
Судебный делопроизводитель, сидевший за конторкой на возвышении, был чернокожим. Сержант полиции, он же судебный пристав, тоже. Присутствовали, конечно, и белые: девушка-адвокат, пытавшаяся что-то доказать, еще одна блондинка-стенографистка — короче, раз-два и обчелся.
В зале суда ожидали рассмотрения их дел черномазые карманники, чернокожие, избивавшие своих жен, черножопые насильники, хулиганы всех мастей, эксгибиционисты. Несколько белых тоже ожидали своей очереди.
Лицо у судьи Кинселла было серо-зеленым, но он, скорее всего, был белым. Помощник прокурора, заросший волосами, смахивал на какого-то гибрида.
Август дождался своей очереди спустя пару часов после начала заседания суда.
Он встал перед микрофоном и минут пять смотрел на судью, пытаясь перехватить его взгляд. Судья просматривал какие-то бумаги, разговаривал с черной женщиной-полицейским, и она ему в чем-то клялась, вскидывая руку. Августу Марри хотелось оглянуться, но он продолжал неотрывно смотреть на судью, ожидая, что тот поднимет глаза, окинет взглядом зал и увидит группу белых молодых людей с нарукавными повязками, на которых был изображен парящий белый голубь — символ Святого Духа.
На Августе Марри была спортивная коричневая куртка, из-под распахнутого ворота которой выглядывал воротник белой рубашки. Из нагрудного кармана торчала серебряная авторучка, набор карандашей и пара маркеров. На его левой руке тоже была повязка Общества Святого Духа. Он все ждал, что судья хотя бы заметит его повязку, но так и не дождался.
Когда судья оторвался от бумаг, он сразу приступил к делу. Август Марри стоял в демонстративно расслабленной позе. Ступни ног в коричневых ботинках на каучуковой подошве были расставлены на ширину плеч, кисти рук сложены за спиной — правая рука обхватывала левое запястье. Он собирался сохранить эту позу на протяжении всего судебного разбирательства.
Судебный секретарь сказал:
— Мистер Марри, вы обвиняетесь в нападении с нанесением побоев…
Затем он что-то сказал полицейскому сержанту, стоявшему рядом с ним, и их головы склонились над папкой с делом.
Август Марри, не спускавший глаз с секретаря, решил, что эта пауза не случайна. Он мысленно сказал ему: «Посмотри на меня. Ну посмотри же!»
Вишь ты, аккуратист! Темные волосы, зачесанные назад… Никаких бакенбард или другой растительности на лице. Чистенький. Серьезный. Никаких признаков того, что он обращается к гражданину под следствием, никакой суеты, пренебрежения. Секретарь сразу же почувствовал на себе его взгляд…
— Альберт… Отец Альберт Навароли, — произнес секретарь. — Присутствует ли отец Навароли в зале суда?
А как же! Ясное дело, присутствует… Марри усмехнулся. Он видел его в холле и еще какого-то священника.
— Сюда, пожалуйста, отец, — произнес полицейский сержант.
«Пожалуйста, отец»… Вишь ты! А ему сказал: «Встаньте там». Уже виновен, прежде чем слово успел сказать! Ничего не изменилось в стенах правосудия.
— Где ваш адвокат? — обратился к нему секретарь.
— Я сам себе адвокат, — ответил Марри.
Затем секретарь и судья стали снова совещаться, а молодой помощник прокурора, с волосами до плеч, обратился к хипповатому кудрявому священнику:
— Отец Навароли, пожалуйста, расскажите нам о том, что случилось.
Марри взглянул на отца Навароли. Он был гораздо выше священника. Отец Навароли, с кудрями до плеч, был одет в черный костюм с романским воротником, который застегивается сзади. На службе он появлялся в облачении, напоминавшем одеяние индейца во время ритуалов, со стеклярусом и бахромой по краю ораря.
— Итак, это случилось на утренней десятичасовой мессе, сразу же после проскомидии. Мы пели псалмы…
— На каком языке? — вмешался Август Марри.
— Мистер Марри… — одернул его помощник прокурора.
— Я задаю ему вопрос на правах адвоката, — заметил Марри.
— Если вы представляете самого себя, вы, разумеется, имеете право на перекрестный допрос. Вам дадут слово, когда настанет ваша очередь.
Вот так спокойно заткнул! Марри пытался перехватить его взгляд, но тот все время его отводил.
Были и другие помехи. Подходили какие-то люди, что-то шептали секретарю, судье. Судья с кем-то говорил и не обращал никакого внимания на священника, продолжающего давать показания.
— Этот мистер Марри появился в храме с группой своих сторонников и стал распространять брошюры прямо в главном проходе между рядами, мешая прихожанам слушать мессу…
— Мессу? — воскликнул Август Марри. — Это, оказывается, была месса?
— Мистер Марри, — покачал головой помощник прокурора, — вам уже было сказано…
— Мне происходившее действо не показалось мессой, — продолжил Марри, уставившись на судью. — Гитары, тамбурины… Я подумал, что попал на танцульку. — Он улыбнулся, испытующе глядя на судью. — Думаю, вы понимаете, о чем я говорю, ваша честь? На всякий случай поясняю. Если Первый Ватиканский собор провозгласил догмат о непогрешимости, то Второй — принял меры к модернизации, которая, на мой взгляд, приняла уродливые формы.
Судья и бровью не повел, а прокурор, поморщившись, словно от боли, посоветовал мистеру Марри помолчать, пока отец Навароли дает показания.
Марри по-прежнему держал руки за спиной, не двигаясь, зная о том, что его сторонники, рассевшиеся в беспорядке на расположенных полукругом скамьях, полны ожидания.
Кудрявый священник сказал, что он обратился к Марри и его людям с алтаря, по-доброму прося их занять места или покинуть храм, потому что они не имеют никакого права распространять «серую», то есть неофициальную, литературу. После этого Марри подошел к нему и принялся вопить, употребляя бранные выражения.