– Десять дней назад, когда мы еще проводили ночи на берегу и Левша не привел к нам пассажиров третьего катера, меня мучила бессонница. Она и сейчас меня не отпускает. Но те ночи были для меня сущим кошмаром. Поэтому я часто просыпалась и лежала, рассматривая небо. И… тебя…
– Мы говорим о…
– Да-да, о Сергее и Маше, – спохватилась Дженни. – Так вот, в одну из таких ночей я, как обычно, пыталась уснуть. И вдруг произошло странное. Маша поднялась, взяла из костра ветку и направилась в джунгли. Я не знаю, что меня повело за ней. Скорее всего, я просто хотела занять себя чем-то, чтобы устать и уснуть. Поэтому подумала, что Маша направилась в комнату для девочек, и решила составить ей компанию. Но ошиблась. Она шла к тому месту, где вы похоронили Антонио. И вот я вышла на поляну, и то, что увидела…
– Макаров! – послышалось сзади. – Посмотри – авианосец перестал дымиться!
– Да, Борис, я вижу! – откликнулся Макаров, уже успевший заметить, что из отвалившейся после взрыва кормы корабля перестал струиться дым. – Что было дальше, Дженни?
– На поляне она встретилась с Борисом…
– Ничего волшебного. Комната для мальчиков рядом с комнатой для девочек. В смысле – кусты неподалеку друг от друга растут.
– Ты не понял. Они разговаривали, как будто знают друг друга много лет.
Макаров снисходительно улыбнулся:
– Дженни, на Острове люди сходятся быстрее, чем случайно встретившись в мегаполисе.
– Но они говорили не об Острове.
– Я думал, ты не знаешь русского языка. Или специально для тебя они разговаривали на английском?
– Макаров, когда люди питают друг к другу чувства куда большие, чем просто доброжелательность, наблюдающая за ними женщина все поймет без переводчика! – в запале прошептала она.
– Они что, говорили друг другу «люблю» и смотрели в глаза друг другу, теряя дыхание и шевеля ноздрями?
– Они занимались сексом. Неистово, позабыв обо всем.
Макаров остановился как вкопанный.
– Пошли, пошли!.. – Дженни схватила его за руку и повела дальше как слепого. – Они занимались этим у меня на глазах. И, поверь, желание вспыхнуло между ними не в первые дни пребывания здесь! Если ты напряжешь свою память, то непременно вспомнишь, что двое последних суток отравляли существование и Маше, и ее мужу. Они постоянно о чем-то говорили, и каждый такой разговор заканчивался слезами девушки. Можешь поверить мне – в таком состоянии женщина никогда не бросится в объятия первого встречного.
– Я думал, что именно в таком состоянии и бросаются…
– Глупец! Ты мыслишь, как кобель. А женщине, если она не проститутка – а Маша не такова, – сломать узы брака в считаные часы невозможно! Так что запомни: если в ближайшие дни вспыхнет конфликт между Сергеем и мужчиной со шрамом…
– Конфликты уже были…
– Не, – Дженни рассмеялась как девчонка, – это не конфликты! То ли еще будет!
До авианосца оставалось не более десяти минут ходьбы.
– На твоем месте я бы разузнала побольше о прошлом Бориса.
– Это не мое дело.
– Не только твое. Это дело общее. А тебе я говорю, поскольку у тебя лучше, чем у других, получится вывести Бориса на разговор. Ты посуди сам – он ни с кем, кроме друга своего, Николая, не разговаривает! Может ли нормальный человек две недели жить среди людей на Острове и не разговаривать с ними? Макаров, вспомни Артура… У него все получилось, потому что мы о нем ничего не знали…
– Мы и сейчас о нем ничего не знаем. И у него ничего не получилось.
– Ну да, ну да… Он убил Антонио, он убил детектива из Калининграда, и благодаря именно ему мы так и не узнали, что хотели от нас те люди. Тебя не убили только случайно…
– Не случайно, а потому, что я не хотел быть убитым.
Дженни показала на авианосец:
– Вот цена мнению, что некоторые не желают вмешиваться в чужое прошлое. И Гоша погиб. А ты пытаешься выглядеть прилично. Сноб. Лицемер. Фат.
Она демонстративно остановилась и через минуту уже смеялась вместе с Катей и Левшой.
В стене на высоте одного метра выглядывали две пары наручников. Они были вмурованы в бетон стены таким образом, что наружу выглядывали только по одному браслету. Каждая пара располагалась в трех метрах от другой.
На полу, пристегнутый к одной из пар, сидел человек. Это был мужчина, возраст которого было трудно определить по причине отсутствия на нем волос. Раздетый донага, он был напрочь лишен волосяного покрова. Под мышками, на голове, в паху, на груди – там, где положено виться растительности, мужчина мог похвастаться только блестящей кожей. Он был словно депилирован лазером: идеально, начисто.
Запястья мужчины были окровавлены – видимо, браслеты наручников были очень туго затянуты. Но по лицу его Гоша так и не понял – морщится мужчина от боли или он так реагирует на вспыхнувшую под потолком многоваттную лампу. Свет был на самом деле необъяснимо ярок для такого помещения. Комната площадью в девять квадратных метров – вряд ли больше – освещалась лампой не менее трехсот свечей. Гоше, когда надавил на клавишу выключателя, на мгновение показалось, что он врубил уличную «кобру». Вытянутой формы, комната напоминала коридор в московской квартире. Только вот коридор этот никуда не вел. Разумно рассудив, что снаружи менее безопасно, чем здесь, в комнате, где наручники заняты, Гоша притворил дверь и прижался к ней спиной. Он к режущему глаза свету привык быстрее, потому что после давящей глаза темноты шахты минуту двигался в освещенном коридоре.
Но странный мужчина начал говорить раньше, чем обрел зрение. Подняв голову, он с закрытыми глазами бросил:
– Пришли завершить работу? Я готов.
Он говорил по-английски, но Гоше показалась странной манера мужчины разговаривать на этом языке. В речи его присутствовал акцент, который не позволял отнести его ни к славянам, ни к скандинавам. Скорее – очень старый английский акцент.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – ответил Гоша. – Я здесь гость случайный и, скорее всего, нежданный.
Некоторое время мужчина сидел неподвижно. Потом дернулся и прорычал:
– Чертовщина! Я столько времени просидел во мраке, что теперь не могу открыть глаза, боясь ослепнуть! Вы белый или мавр?
– Мавр? – ошеломленно повторил Гоша. – Что вы имеете в виду?..
Не дожидаясь ответа, он бросил:
– Почему вы лысый как манекен?
– Манекен? Что вы имеете в виду под этим?
Гоша хотел нащупать на двери задвижку, чтобы придать этому идиотскому разговору атмосферу уединенности, но задвижки не было. Зато запор был снаружи. Видимо, это была одна из тех комнат, назначение которых прятать не секреты, а находящихся внутри их владельцев.