Он устал. Ему так надоело это собственное реноме непогрешимого судьи, что он готов был разрушить его прямо сейчас. Столько лет он собирал крупинки, которые складывал в одну большую кучку. Кучка росла и за эти годы превратилась в гору, название которой – авторитет. Ради этого он жертвовал всем – малым и большим! Он сторонился праздников, когда его зазывали знакомые; он боялся своего дня рождения, потому что в этот день гости приходят без приглашения и среди них мог оказаться тот, кого Струге не хотел бы встретить потом, в зале суда. Он десять лет жил затворником, стараясь даже в мелочах сделать воздух вокруг себя настолько прозрачным, что к его мантии не смогла бы пристать ни одна пылинка!
И вот сейчас все рушилось. Десять лет, прожитых зря! Один поступок маленького пакостливого негодяя, который испоганил судье всю жизнь! Он даже не дал Антону выбора! Он лишил его того, на что имеет право каждый человек, – шанса. Трусливый подонок, пользуясь тем, что в кабинете нет судьи, стащил под прикрытием спины собственного адвоката уголовное дело. Теперь шанса нет…
Его не было и тогда – три часа назад, когда Перец стоял в десятке метров от Струге, ожидая выхода на улицу бродяги-алкоголика. Перченков хорошо знал, что делает, а Струге не имел представления о том, что творит. Он опять не дал ему шанса. Перец дал шанс Лукину. Этот мстительный старец, который цепляется за кресло председателя облсуда с такой силой, что его невозможно от него оторвать так же, как павиана от банановой пальмы, уже завтра будет праздновать победу.
Допив очередную рюмку, Струге с грохотом поставил ее на стол.
– А пошло оно все к чертовой матери!.. – Откинувшись на спинку дивана, он не рассчитал силы, и его понесло в сторону. С трудом вернувшись в обычную позу, он улыбнулся. – Устроюсь я, брат Пащенко, адвокатом! Буду водить за нос клиентов и сосать с них бабки, как пылесос! Знаете, скажу я, тот судья меньше десятки тонн баксов не берет. Не-е-е, не берет. Давайте мне, я все быстренько обтяпаю, и ваше чадо вместо пятерика схлопочет трояк! А что? Под меня же «сливают» сейчас? Сливают. Поднимаются, суки, на чужих сроках, как на этом… – Антон пощелкал пальцами. – Как его… Подскажи, Пащенко!
– На дрожжах, – буркнул Вадим, гоняя по тарелке сопливого масленка.
– Да, на дрожжах. Жиреют, авторитет мне сучий создают… Я один, Пащенко, а их – как бактерий… Не отмоешься… Или в прокуратуру уйду. Возьмешь меня, Пащенко, следаком? Мне больше не нужно. Еще десятку скверну повыжигаю и – на покой… Господи, как противно, Пащенко…
Дойдя до ванной, Струге сунул голову под ледяную струю. Теперь его речи прокурор слушал уже вместе с шумом воды.
– На кой мне все это нужно? Ходи, енотов от мошонок чурок отдирай, лесбиянок под пидеров подкладывай… Я на улице, Пащенко, даже пива попить не могу… Авторитет, мать его… И кому это теперь нужно?
Он появился в дверях с полотенцем, свисающим с головы.
– Мне нужно, – пробормотал Пащенко. – Саше нужно… и тебе, Струге, тоже нужно. В первую очередь.
– Черта с два! – Полотенце, пулей пролетев через комнату, врезалось в пустующее кресло. – Никому это не нужно. В судах заиметь друга – значит обречь себя на погибель. Заиметь собственное мнение – скосить себя, как косой… Напишет жалобу какая-нибудь мразь, и Совет судей, который призван защищать тебя от подобных скунсов, «сольет» тебя. Легко. Квалификационная коллегия судей, едва получив установку сверху, загнобит тебя, даже не собираясь выяснять ситуацию и вникать в детали…
Дойдя до стола, Струге налил в рюмки водки.
– «Наша фирма обует всех». Знаешь, где я прочитал? На заборе нашей обувной фабрики. И рядом, судя по всему, подпись автора. Тремя буквами творец подписался… «Независимость судей». А это откуда? Из «Закона о статусе судей». Тот же забор… Автор неизвестен, слова народные…
Поняв, что становится малоподвижен, Струге дотянулся до телефона и позвонил домой. Произносимое хозяином знакомое имя достигло ушей Рольфа, и он стал повизгивать и жаться к Антону.
– Ты только не опоздай завтра на работу, – попросила Саша. – Господи, может, уволишься, Антоша?
– Отставлюсь, – поправил Струге.
– Ты скорей преставишься… – бросил Пащенко, все еще веря в победу над масленком.
Через два часа, когда возникла необходимость раскрыть холодильник и вытащить из него бутылку минералки, прокурор проснется и тихими шагами, чтобы не разбудить с таким трудом уснувшего друга, пройдет на кухню. Когда он будет возвращаться, его слегка смутит тишина в квартире. Уже догадываясь о причинах такого безмолвия, он войдет в соседнюю комнату и увидит аккуратно заправленную постель. На столе будет лежать записка, объясняющая причину невозможности спокойно спать в тот момент, когда по темным улицам города путешествует уголовное дело Цебы. Лукаво улыбнувшись, Пащенко вернется на кухню, с чистой совестью допьет ту часть минералки, которую оставлял другу, и закурит сигарету.
«Я дома, пишу заявление с просьбой отправить в отставку, – писал Антон, – встретимся завтра утром».
– Тебе верить – все равно что ноги у змеи искать. – Пащенко рассмеялся и дотянулся до телефона.
– Александра Владимировича Земцова, пожалуйста, – попросил он опера, поспешившего взять трубку раньше своего шефа.
Пащенко был рад. В принципе застать ночью начальника одного из отделов УБОПа, занимающегося бандитизмом, было нетрудно, но по всем законам жанра и подлости его на работе в этот момент могло и не оказаться. Однако двое его людей дежурили у дома Игоря Перченкова, а Земцов никогда не ехал домой, если его люди работали.
– Зема, добрая ночь, – поприветствовал Пащенко милиционера. – Я вот по какому вопросу… У меня есть все основания полагать, что Антон Павлович в данный момент направляется к объекту, который стерегут твои люди. Ты попроси своих не нервничать, если они увидят мужика в куртке, пытающегося преследовать аналогичные цели автономно от них.
– Опоздал, – бросил Земцов.
– Не понял, – сознался Вадим.
– Ты опоздал с просьбой. Палыч уже давно с ними подружился. Вот уже двадцать минут как. Выпил у Макса весь кофе из термоса, а сейчас спит на заднем сиденье, как младенец.
Пащенко успокоился. Среди тех двоих, что в засаде у дома, старшим – заместитель Земцова. Они с судьей очень хорошо знают друг друга, с ним усталый Струге в полной безопасности. Подумав о том, как Антон утром, стараясь не разбудить жену, будет водворять собаку в квартиру, Вадим усмехнулся и покачал головой. Антон Павлович был из тех, кто мог лишить сил не только себя, но и собаку.
– Но каков, а?.. – поморщился прокурор. – Поехал он заявление писать… Саша, у меня к тебе просьба. Если там какие-то движения начнутся – не сочти за труд…
– Позвоню, позвоню.
Перец был вне себя. Теперь становилось ясно, что тех денег, на которые он надеялся, ему уже не увидеть. С одной стороны, Витя относился к деньгам всегда философски, то есть наплевательски. Не существует денег, которые нельзя было бы заработать, считал он. Злость в нем сейчас жила лишь по той причине, что теперь ему придется на некоторое время задержаться в городе. Тех денег, что он выручил за шубу, хватит ненадолго. А это означало только одно – очередное «изъятие» денег срока ему не прибавит. Тех причин, по которым его разыскивают, вполне хватит на пару десятков лет заключения. Разбоем меньше, разбоем больше… А бабки нужны.