Доев яичницу, он глотнул кофе и, взяв в руки хромированный пузатый кофейник, оказавшийся неожиданно легким, открыл крышку. На донышке плескалась кофейная гуща. Точно, эта Ольга не удосужилась сварить свежий кофе, разогрела вчерашний, а того и оставалось на чашку. Вот так, время болтать с хозяйкой у неё находится, а исполнять свои обязанности – тут её нет. Романов хотел крикнуть кухарку и строгим голосом сказать ей пару слов, но посмотрел на часы и передумал, уже и так за столом засиделся. Времени на то, чтобы отчитывать кухарку, ждать, когда она приготовит кофе, потом, обжигаясь, пить его, на все это времени уже не остается. Вытащив из пачки сигарету и закурив, он снова посмотрел в окно. Ольгу он отчитает завтра, живо поставит на место, а если та вздумает возражать, рассчитает её в пять минут и выставит из дома на улицу. Утренний кофе она ленится варить, думает, если хозяйка разговаривает с ней как с равной, значит, поблажки ей по штату положены, можно филонить. Романов оборвал собственный ход мыслей, сказав себе, что день впереди тяжелый, а пустяками накручивать нервы, значит, здоровье не жалеть. Ну, её к бесу, кухарку.
* * *
Стряхнув пепел в тарелку, Романов наблюдал, как из трубы соседнего, через забор, дома валит черный густой дым. Словно поселковый сторож, туговатый на ухо дядя Сережа Звонарев, живущий с многодетной семьей в просторном казенном срубе, топит печь не дровами, а старыми автомобильными покрышками. Тоже фрукт этот сторож. Отставной майор, долговязый, ещё относительно молодой мужик, а такое зловоние по участкам разводит. На редкость тупой, непонятливый. И вдобавок глухой, как пень, как колода, как Бетховен глухой. А ещё сторож.
Вот, нашелся новый объект душевного раздражения, уже не кухарка, а сторож. Романову больше не хотелось ни о чем думать, ничего замечать. В следующий раз он скажет сторожу: люди сюда, на природу, приезжают чистым воздухом дышать, а не той вонью, что ты разводишь из своей трубы. Выпиши себе дров или на худой конец угля. Романов раздавил недокуренную сигарету в тарелке, так порывисто встал из-за стола, что едва не опрокинул стул. Перед тем, как покинуть кухню, он ещё раз выглянул в окно: «Вольво» подали к крыльцу, у ворот стоял джип. Два охранника Воронин и Костя Смирнов стояли на ступеньках, дожидаясь хозяина, не замечали тяжелого мокрого снега.
Увидев Романова в окне, Воронин поднял руку и помахал растопыренной пятерней. Романов широко улыбнулся, помахал рукой в ответ. Отойдя от подоконника, он, окончательно раздраженный панибратским приветствием Воронина, решил, что охранники все как один ещё те дармоеды и, если разобраться, законченные наглецы. Всю эту стаю разогнать пора, – решил Романов, проходя через коридор в каминную, всех разогнать, начать же с кухарки.
Он взял с журнального столика кейс с документами, шагнул к каминной полке, заставленной фарфоровыми фигурками животных и семейными фотографиями в рамочках, и провел пальцем по её гладкой поверхности. Подушечка большого пальца сделалась темной от пыли. Вот и дожил: целый дом прислуги, а пыль с полок смахнуть некому. Придется сменить всех работников, всех дармоедов. Он вытер грязный палец носовым платком, накрутил код на цифровом замке кейса, вышел в прихожую. «Нужно сегодня же вечером поговорить с женой насчет прислуги, – думал Романов, зашнуровывая ботинки. Конечно, всех сразу не уволишь. Но кухарку и уборщицу – этих обязательно, этих в первую очередь». Пусть побегают по поселку в поисках работы, пусть покланяются. И везде отказ получат. Слухом земля полнится. Владельцы всех домов уже будут знать, что Романов рассчитал своих бездельниц. А если кто и возьмет, то на самую захудалую, не денежную работу. Пусть тогда повертятся.
Перекинув через шею шарф, просунув руки в рукава темно синего ратинового пальто, он потянулся рукой к кепке, но передумал, надел на голову меховую шапку, подошел к перилам лестницы и поднял голову.
– Я поехал, – крикнул Романов так громко, чтобы жена и в дальней комнате услышала его голос. – Ольга Ивановна, – теперь он кричал уже кухарке. – Спасибо за кофе. Напился я кофе вашего.
– Юра, сейчас я спущусь, – голос жены донесся издалека. – Подожди, пожалуйста.
Но Романов не стал ждать. Подхватив кейс, он вышел на крыльцо, захлопнул за собой дверь. Костя Смирнов уже сидел за баранкой, а Воронин распахнул перед Романовым заднюю дверцу «Вольво». Мокрый снег все валил с неба, зловонная труба на участке сторожа извергала все новые клубы черного дыма. Спустившись с крыльца, Романов коротко ответил на приветствие, устроился на заднем сидении, положив кейс на колени. Воронин захлопнул за Романовым дверцу, сел на переднее сидение рядом с водителем. Машина тронулась с места, проехав немного, остановилась возле ворот, пропуская вперед себя джип с тремя охранниками.
– Сколько раз я просил не подогревать заднее сидение, – обратился Романов к сидевшему за рулем Косте Смирнову. – Я, что по твоему какая-нибудь баба мерзлявая? Только и мечтаю задницу погреть.
– Прошлый раз вы напомнили, чтобы я подогревал сидение, – сказал Смирнов, пристраиваясь сзади джипа и выезжая из ворот на занесенную снегом грунтовку с глубокими черными колеями, полными талой воды. – Говорили: обязательно подогревай сиденье: простужаться не хочу.
– Так прошлый раз холодно было, – вспомнил Романов. – Минусовая температура в салоне, ты и машину тогда, как следует, не прогрел. У меня чуть зад не примерз к этому, – он похлопал ладонью по сиденью. – А сегодня теплынь, хоть и снег. А ты раскочегарил, как в бане. Соображать надо.
– Но я только подумал, – видя, что джип, не успев набрать скорость, остановился, Смирнов выжал педаль тормоза.
Воронин, сразу уяснивший себе, что начальник встал не с той ноги, значит, лучше помолчать дорогой и уж Боже упаси вступать в спор с Романовым, толкнул Смирнова кулаком в бок, мол, не возражай. Костя зло посмотрел на Воронина, чмокнул губами и помотал головой, молча не соглашаясь с упреками начальника.
– Ну, чего там они остановились? – Романов постучал костяшками пальцев по кейсу. – Чего они застряли? – он наклонился вперед, стараясь понять, почему вдруг остановилась впереди идущая машина, но за высоким джипом с темными стеклами дорогу было не разглядеть.
– Черт, весь обзор загородил, – проворчал Костя, опустил стекло и высунул голову из машины. – А, вот в чем дело. Там «Жигули» впереди, забуксовали что ли?
– Откуда тут «Жигули» эти взялись? – проворчал Романов. – Тут и не ездит никто на «Жигулях». Разве что муж за моей кухаркой приехал, истопник? Правда, он сейчас в глубоком запое. Ну, может пьяный и приехал. На новую поллитру не хватает, и приехал.
Тут Романов сообразил, что говорит он глупости, только сам себя снова заводит, себе же нервы портит. Если рассуждать не эмоционально, а рационально, причина душевного раздражения отнюдь не в безалаберности кухарки или горничной и уж не в Косте Смирнове, подогревшем заднее сидение. И нечего придираться к людям. Романов не довел мысль до конца, повертев головой, он заметил, что сзади его «Вольво» останавливаются ещё одни «Жигули», светлые, пятой модели с залепленным грязью радиатором и номерным знаком. Воронин, уловив движение сзади, тоже обернулся. Он стремительно рванулся назад, подскочив на месте, обеими руками ухватился за плечо Романова, повалил его на заднее сиденье.