Отойти в сторонку и очистить лыжню?
А вот накося выкуси!
Авгиевы конюшни надо чистить, иначе вся жизнь наша станет Авгиевыми конюшнями.
Пора собираться в обратный путь. Иду, бужу Нину, она расстается с матрасом, как со святыней, трепетно и неохотно… Короче, едва оторвал. Сам едва не лег рядом – мне впору спички в глаза вставлять.
Веду вниз, на платформу. Зову остальных.
Путь, по которому поезд когда-то шел в центр города, для нас закрыт. В паре километров отсюда его перегородил «ведьмин студень».
У нас всего два варианта. Первый – подняться наверх и топать по поверхности. Очень хочется так и сделать. Давит на мозги вся эта темень. Мы, люди, – дневные зверушки, нам бы солнышка. Но соваться на проспект Вернадского до крайности рискованно: кто знает, пройдем ли мы еще раз весь тамошний двухкилометровый аномальник без детекторов. Притом, какая густота аномальных объектов от «Проспекта Вернадского» до «Юго-Западной», мы вообще не имеем представления. Свернуть на Ломоносовский проспект, а с него – на Ленинский? Маршрут длиннее, а градус риска – тот же.
– Спускаемся на тот путь, по которому поезда ходили к окраине. Обратно идем через туннель.
Нина горестно вздыхает.
Ну а как еще? Под землей – оптимально. Любое движение заметно издалека. Аномалий здесь меньше. А гробанется кто-нибудь… так это буду я, ведущий. Группа сохранит шанс выбраться.
Толстый наярился было размонтировать «котел света», но я сказал ему:
– Погоди. Минуту!
И щупаю взглядом старую свою знакомую, станцию «Университет», насколько вырывает ее из мрака ровное холодное свечение нашей железяки.
Сколько раз я тут бывал, когда учился на историческом факультете МГУ! Сколько раз поднимался и опускался по эскалатору, сколько раз ждал поезда, сидя на мраморных лавочках!
«Университет» совсем не похож на «Проспект Вернадского» и «Юго-Западную». Те наряжены по́шло, серо, как офисные чиновники средней руки. В унылые пиджаки из грубой толстой ткани. «Университет» строился всего-то несколькими годами ранее, но выглядит совсем иначе. Эта станция… она вроде щеголеватого профессора, преуспевающего ритора и публициста. И тоже на нем пиджак да галстук, но то ли сшиты они лучше, то ли лучше сидят, то ли галстучная заколка лучше подобрана, то ли от самого профессора идет жизнь, энергия, сила, а от чиновников ни рожна не идет, ноль, пустота, – но только «Университет» вызывает почтение, притягивает и покоит, в то время как его собратья по ветке не вызывают никаких чувств.
Тут вовсе нет тупого плоского потолка. Тут нет леса тоненьких колонн. Тут благородный полуциркульный свод. А колонны – мощные, облицованные крупными блоками нежного желтовато-серого мрамора, разделенные вертикальными нишами надвое, и в каждой нише – поблескивающая металлическая решетка. От них значительность исходит, солидность и в то же время какая-то нарядная соразмерность…
Здесь бывает очень хорошо, когда горит полный свет.
Вот как перцы, которые нами верховодят, допустили, что здесь воцарилась такая дрянь? Как они допустили, что вся Москва погрузилась в темную злую дрянь? Как они угробили Великий город?
Москва… О улицы твои, жемчужины древних белых палат, чистое золото дворянских особняков, резная кость доходных домов эпохи модерн! О парки твои, кружево тропинок, липовый цвет да соловьиные песни летом и катки, наполненные веселой суетой по зимней поре! О старые твои переулочки, горочки-низиночки, вышивкой прихотливою, мелодией трехрядочки, метелью тополиной венчающие главу Москвы! О бульвары твои, звенящие пением сирени, жасмина и черемухи, когда катит над ними на солнечной колеснице боярин Лето со своей женой-княгинюшкой! О проспекты твои, ширь ветра, тень небесных дорог! О храмы твои древние, корнями уходящие в землю на пятьсот лет! О монастыри твои честные, узорочьем и святостью украшенные древние якоря города! О вокзалы твои, пропустившие сквозь каменные пальцы половину державы! Где вы? Что с вами? Отчего искалечены вы? Отчего загажены? Отчего лежит на вас тьма? Сколько света было и ничего не сбереглось! Горько нам, пока вам худо! Куда вы ушли от нас? Зачем вы нас оставили? Что сохранилось от вас? Только память, только образ ваш чудесный, заключенный в наших душах!
О Москва! Ты – симфония, торжественная и величественная. Ты звучишь над землею смолистых боров и русых рек, простершихся меж лесными полянами в томительном ожидании суженого. Ты – море силы. Ты – каменная чаша, наполненная цветением!
Ты не умерла!
Ты вернешься!
Мы вернем тебя.
Сколько лет я не плакал? Страшно бывало, больно бывало, горько бывало, моя жизнь – не сахар, чего только не происходило в ней. Но я всё терпел. Сердце моё огрубело. А теперь смотрю в скудном сиянии казенного светильника на старые мраморные колонны, и что мне до них? что? а слезы катятся, и в горле стоит ком.
Да будь оно проклято, холодное злое грядущее, которое покушается отобрать наш свет и нашу любовь! Пусть споткнется о нас и сломает свои железные ноги.
– Гаси и разбирай. Пора валить отсюда.
Господи, благослови! Дай нам вернуться целыми и невредимыми.
Полтора километра мы прошли без приключений. Чуть ли не самые безопасные полтора километра нынешнего рейда.
А потом на нашем пути стали встречаться кости. Много костей. И хоть бы одна из них не относилась к человеческой анатомии! И хоть бы одна была обглодана давно – месяцы назад! Но нет, все – свеженькие, и пятна крови рядом ними тоже еще не потеряли своей яркости.
Потом нам стали попадаться вещи, заставившие меня опять перевести группу на «самый малый вперед».
Во-первых, целенький немецкий пистолет-пулемет МР5, а он стоит немалых денег. Во-вторых, целенькая снайперская винтовка Драгунова, которая стоит еще больших денег. В-третьих, бинокль. Вполне приличный белорусский бинокль, я его взял себе, не побрезговал. И, наконец, походная переносная аптечка, подцепленная к старому армейскому кожаному ремню с пряжкой. В условиях Зоны – вещь просто золотая.
Если кто еще не понял, ребята: здесь обитало нечто до того опасное, что даже мародеры боялись сюда соваться за своей законной добычей.
Они должны были, они просто обязаны были облазить метротуннели на километр-полтора от своей базы. А база у них рядышком с «Проспектом Вернадского». И?
И ничего.
Вот оно впереди – место, где непроглядный мрак туннеля становится чуть менее густым. Сверху до платформы добираются скудные порции отраженного света. Еще метров сто, а может, меньше, и мы доберемся до станции «Проспект Вернадского».
Парни, кто-нибудь из вас слышал такой поганый звук, когда рядом железкой с силой проводят по стеклу? А стекляшкой по железу? А когда сосед сверху с утра пораньше заводил электродрель прямо над твоей головой? Словом, что-нибудь щедро причиняющее радость, жизнеутверждающее обухом по башке?