Выпрямившись, Колчин положил пистолет в карман брюк. Сняв с пальца правой руки золотой перстень, опустил его в нагрудный карман рубашки, расстегнул ремень, вытащил его из брюк. Намотал ремень на кисть правой руки. С тем расчетом, чтобы в бою на средней дистанции можно было достать противника гнутой пряжкой, остро заточенной по углам, а в ближнем бою приложить тяжелым кулаком.
В коридоре наступила напряженная тишина. Шкиль наклонился вперед, взял один ботинок и поставил его в сторону, к стене, затем переставил второй ботинок. Двумя пальцами подхватил за горлышко пустую водочную бутылку, чтобы не звякнула, вложил ее боком в башмак. Двумя пальцами потянул вверх банку «пепси-колы», но банка не оторвалась от пола, даже на сантиметр не сдвинулась с места, будто приклеилась к порогу.
Шкиль бездумно обхватил банку пальцами, с силой дернул на себя. В наступившей гулкой тишине он услышал, как что-то щелкнуло внутри посудины, у банки отломилось днище. Шкиль даже не почувствовал вонючий дух, то ли керосиновый, то ли скипидарный. В следующее мгновение жидкость вспыхнула неестественно ярким ослепительным пламенем, брызги разлетелись по сторонам, попали на лицо, на шею, на губы. Шкиль не успел отдернуть руку, не успел почувствовать боли, он был ослеплен вспышкой. Успел лишь сомкнуть веки, спас глаза. Шкиль коротко вскрикнул, отпрянул от двери, повалился на спину. Закрывая обоженное лицо горящими рукавами куртки, покатился по полу, пронзительно закричал.
После взрыва банки с газировкой Тарасенко не за секунду пришел в себя. Огненная вспышка, выброс пламени не задели ни его, ни Ломкова. Но Тарасенко растерялся, отступил от двери номера. Все происшедшее оказалось выше его понимания. Но уже через мгновение он сообразил, что удирать из пансиона, не сделав дела, нельзя. Не затем он сюда явился, чтобы сейчас убегать.
По коридору уже расползались темные клубы дыма, загорелась дверь триста десятого номера, огонь быстро распространялся, пламя захватывало простенок между номерами, оранжевые языки поднимались к потолку. Жильцы, еще не знающие о пожаре, но разбуженные воплями Шкиля, просыпались. Вскакивая с кроватей, высовывались в коридор. Тарасенко развернулся, выбросив вперед ногу, врезал подметкой ботинка по объятой пламенем двери. Посыпались искры, но замок выдержал удар, дверь удержалась на петлях.
– Давай, – приказал Тарасенко Ломкову.
Лом отошел к противоположной стене, поднял воротник кожаной куртку, прижал подбородок к груди, сгруппировался. Выставив вперед правое плечо, бросился на горящую дверь, словно живой таран. Маловато места, чтобы разбежаться, набрать скорость, но тяжелый Лом одолел преграду живым весом и мускулами. Он врезался в дверь плечом, разломал ее надвое, влетел в номер. Поскользнувшись, упал, перевернулся через голову, но через секунду уже вскочил на ноги.
– Тут никого, – заорал Ломков.
– В шкафу посмотри, – крикнул в ответ Тарасенко.
Колчин вставил ключ в замочную скважину, повернул его, опустил ручку и рванул дверь на себя. Чуть не споткнулся о человека, катающегося по полу, сбивающего пламя с рукавов куртки. Человеком был Василий Шкиль, горящая жидкость обожгла ему лицо и руки. Колчин шагнул к Тарасенко, размахнулся. Но тот успел отступить, выхватил из внутреннего кармана пистолет.
Пряжка ремня просвистела в воздухе. Ее острый край прошелся по лбу Тарасенко, прочертив линию над бровями, глубоко, до кости рассек кожу. Тарасенко вскрикнул, но не выпустил оружия. Колчин сделал обратный замах и снова ударил.
На этот раз пряжка чирикнула по зубам Тарасенко. Колчин отступил назад, в номер. Свободной рукой полез в карман, но пистолет лежал в другом, правом кармане.
– Пу, пу, пу, – Тарасенко выплюнул изо рта зубы, выбитые пряжкой. – Пу.
Кровь из рассеченного лба заливала глаза. Он почти ничего не видел, только ощущал кожей близкое горячее пламя.
Из ближней комнаты выбежала женщина с растрепанными волосами. Путаясь ногами в длинной ночной рубашке, она вихрем пронеслась по коридору мимо мужчин. Через секунду ее босые пятки уже стучали по ступеням лестницы. Из левого крыла коридора тоже показались какие-то люди, они бежали к лестнице.
Из соседнего с душевой комнатой номера выскочил седой немец, в майке без рукавов и подштанниках небесно голубого цвета. Он не успел надеть на себя ни рубашки, ни штанов, зато успел нацепить на нос очки в золотой оправе. Мужчина бросился вперед, но тут увидел впереди себя полосу огня. Остановился и стал задом пятиться в конец коридора к окну, за которым находилась площадка внешней пожарной лестницы. Обеими руками мужчина поддерживал подштанники со слабой резинкой, чтобы не потерять их по дороге. Он подскочил к окну, поднял раму.
Подштанники свалились с живота, съехали по бедрам вниз и повисли на коленях. Сквозь дым, летящую по воздуху сажу и копоть можно было издали увидеть бледный, как молодая луна, зад.
Мужчина перекинул одну ногу через низкий подоконник, наступил на широкую, огороженную ржавыми поручнями, площадку пожарной лестницы и зачем-то оглянулся назад. Тарасенко вскинул пистолет и несколько раз выстрелил на звук. Когда грохнул второй выстрел, мужчина вдруг остановился, расставив ноги по сторонам, сел на подоконник. Очки слетели с носа. Он схватился ладонью за шею, из-под пальцев брызнула кровь. Мужчина прислонился спиной к стене, уронил голову на грудь и больше не пошевелился. Кровь лилась из простреленной шеи, как вода из крана.
Колчин выстрелил с бедра, держа пистолет в левой руке. Первая же пуля вошла Тарасенко под ребра, сбила его с ног. Теряя равновесие, он пальнул в потолок, упал. На лицо посыпалась сухая штукатурка. Тарасенко выпустил последний патрон в сторону своего врага, но пуля застряла в дверном наличнике. Колчин шагнул в коридор, прикончил его выстрелом в голову. Пуля вошла точно между глаз. В коридоре стало так жарко, что дышалось с трудом.
Колчин сбросил ремень с руки, стал задом отступать к лестнице. – Пожар, – закричал Колчин. – Выходите все. Пожар.
События развивались так быстро, что Ломков, находившийся в номере Колчина, потерял их нить. Он видел женщину в длинной рубахе, пробежавшую в сторону лестницы, но затем услышал выстрелы, но не рискнул высунуться, боясь угодить под пулю. Он медленно, шаг за шагом, отступал к окну, смотрел, как быстро огонь расползается, подбирается все ближе к нему. Пару минут Ломков ничего не предпринимал, прикидывая варианты отступления. Но вариант оставался лишь один – рвануть к двери, проскочить огонь на полном ходу. Ломков успел надышаться дымом и наглотаться копоти. Если и дальше оставаться здесь, то поджаришься, как кусок мяса на вертеле заснувшего шашлычника.
Ломков втянул в себя горячий воздух, рванулся вперед, перепрыгнул горящую разломанную дверь, перелетел порог номера. Оказавшись в коридоре, проскочил полосу огня, рванулся дальше и грудью натолкнулся на Колчина, в момент столкновения не устоявшего на ногах. Колчина шатнуло в сторону, он потерял равновесие, присел на одно колено, пистолет вывалился из пальцев и отлетел куда-то в огонь.
В эту секунду Ломков увидел лежавшего на полу Тарасенко, окровавленное лицо, черную дырку между глаз. Ботинки Тарасенко горели, а брюки дымились и готовы были вспыхнуть. Человек, за которым они пришли в пансион, как ни странно, оказался цел и невредим. Колчин уже поднялся на ноги. Пистолета у Ломкова не было, в трудных жизненных ситуациях он больше полагался на финку или кулаки, чем на ствол. Он выхватил из внутреннего кармана куртки нож фабричной работы с пятнадцати сантиметровым обоюдоострым клинком, деревянной ручкой и латунным тыльником.