– Что молчишь? спросил Петер.
– А что я должен сказать? – Колчин включил питание магнитофона.
– Нечего? Тогда буду говориться я, – ответил Петер. – Вы кинули меня на лимон. Знаю, что лично твоей вины здесь нет. Не ты принимаешь эти решения. Их принимают в Москве. Но ты часть этой организации, этой системы. Это, во-первых. А во-вторых, кто-то должен понести наказание за кидалово.
Колчин размотал тонкий провод, сунул один его конец в соединительное гнездо магнитофона.
– Что ты имеешь в виду?
– Скоро поймешь, – усмехнулся Петер. – Наберись терпения. И съезди в аптеку к своему знакомому старику. Как там его… Узнай, не простудился ли он.
– Что? Не куда съездить? – переспросил Колчин.
Он уже подключил провод к трубке, но не успел включить магнитофон, услышал короткие гудки отбоя. Колчин опустил трубку в карман, пересел в кабину и погнал фургон на стоянку.
Прага, Новый город. 16 октября.
Колчин долго пробивался через автомобильные пробки, запечатавшие городские улицы в полдень. Наконец, «Фиат» доплелся до Нового города, Колчин оставил машину за квартал до аптеки Алеша. Он поднял воротник плаща и побрел вверх по улице, изредка озираясь по сторонам.
Холодный дождь то затихал, то припускал с новой силой. Остановившись перед витриной аптеки, Колчин сделал вид, что разглядывает упаковки лекарств, выставленные за стеклом. На двери висела табличка: «Просим прощения, но аптека не работает». Колчин шагнул к двери, потянул за ручку. Закрыто.
Обогнув дом с угла, он остановился под металлическим козырьком, оборудованным над отдельной от остальных жильцов дверью в квартиру аптекаря. Во дворе дома никого. Колчин надавил кнопку звонка, подождал и снова нажал пальцем на кнопку. Дождь стучал по металлическому навесу, шуршал в жестяных трубах. Колчин повернул круглую ручку, толкнул дверь, которая неожиданно легко открылась. Бросив взгляд за спину, он переступил порог, закрыл дверь, задвинул щеколду.
В коридоре темно и тихо, пол затоптан грязными ботинками. Колчин щелкнул выключателем, но лампочка не загорелась. Пахнет эфиром, сыростью на белой стене бурые пятна, будто о серые обои вытерли окровавленную ладонь и пальцы. Колчин вытащил пистолет, держа его в согнутой руке на уровне плеча, отправился в путешествие по темному коридору.
В операционной, лишенной окон, темно, как в древнем склепе, здесь запах эфира сделался еще крепче. Колчин нащупал выключатель. Под потолком по-змеиному зашипели и вспыхнули яркие люминесцентные лампы. Дверца стеклянного шкафчика с лекарствами размолочена, на кафельном полу стекла, битые склянки, упаковки со шприцами, ампулы, раздавленные башмаками, и темная лужица крови возле операционного стола. На светлом кафеле кровяные брызги. Видимо, здесь завязалась борьба, но жилистый и крепкий для своих лет аптекарь сумел выскочить из операционной. Постарался прорваться к двери.
Колчин снова вышел в коридор, прислушался, сделал несколько шагов, под каблуком скрипнула половая доска. Колчин замер, перевел дыхание. Затем сделал несколько быстрых шагов, присел на корточки и резко толкнул дверь в кабинет Алеша. Если кто-то хотел прострелить Колчину башку, то бы сделал это сейчас, в удобный момент. Но не было ни выстрела, ни шороха, ни скрипа. Колчин поднялся, встал на пороге кабинета. Окна, выходящие на улицу, закрыты светлыми полупрозрачными занавесками. Кажется, все на своих местах, следов борьбы или обыска не заметно. На письменном столе аккуратными стопками лежат медицинские журналы, папки с бумагами. Ящики картотеки не выдвинуты, дверцы книжных шкафов закрыты. Колчин отступил в коридор.
Следующая дверь по правой стороне коридора вела в подсобное помещение, оттуда можно попасть в торговый зал аптеки. Идти туда нет смысла, Колчин толкнул противоположную от кабинета дверь, там спальня.
В комнате царил густой полумрак, плотные гардины на окнах задернуты. Но раздвигать шторы или зажигать свет слишком опасно. Колчин, прижавшись плечом к косяку, постоял минуту, дожидаясь, когда глаза привыкнут к темноте, опустил пистолет в карман плаща. Сначала он разглядел следы грязной обуви на светлом ковре. Затем сделал несколько шагов к скомканной постели, сдернул на пол одеяло.
Эмма, одетая в короткую ночную рубашку, лежала на кровати, свернувшись калачиком, подтянув колени к животу и прижав руки в груди. Со стороны могло бы показаться, что женщина спит безмятежным глубоким сном. Могло показаться… Если бы не две ужасающе глубокие раны в области виска и не подушка, пропитанная кровью, и еще эти темные брызги на белой спинке кровати. Колчин присел на край мягкого матраса, одернул ночную рубашку, чтобы не были видны голые бедра. Протянул руку, потрогал твердое окоченевшее плечо Эммы.
Он наклонился к трупу, кончиками пальцев ощупал неровные края ран, обломки кости, смоченный кровью затылок и слипшиеся короткие волосы. Женское лицо осталось почти чистым от кровяной корки, оно не было обезображено ударами. Только на лбу несколько багровых полосок. Колчин достал носовой платок, вытер пальцы. Оглядев пол, не увидел ни молотка, ни топора, орудие убийства пропало.
Несколько минут он сидел неподвижно, оперевшись локтями на колени и прижав ладони к вискам. В это минуту ему казалось, что сердце тяжелыми ударами бьется не в груди, а где-то выше, в горле или во рту. Колчин обернулся, провел ладонью по холодному лицу Эммы. Поцеловал ее в глаз и в щеку. Щека была холодной и твердой, как зеленое недозревшее яблоко. Он поднялся, ощущая легкое головокружение и слабость в ногах, вышел в коридор.
Свет в кухню проникал через большое, забранное кованой решеткой окно, выходящее во внутренний двор. Обеденный стол валялся на боку. По кафельному полу разбросаны черепки керамических горшков, битые тарелки и чашки. Колчин едва не запутался ногами в скомканной грязной скатерти, перешагнул разломанный деревянный стул.
Аптекарь, широко расставив ноги, сидел на полу в углу кухни. Он ссутулил спину, опустил голову на грудь, будто согнутый горем. Будто чувствовал вину за то, что не смог уберечь жизнь молодой любимой жены. Кровяная лужа, разлившаяся на полу под аптекарем, сделалась совсем черной. На Алеше были брюки кремового цвета, левая штанина от пояса до колена пропиталась кровью. Желтая рубашка с длинными рукавами от шеи до живота тоже залита кровью, из-под рубашки выглядывала голубое трикотажное белье. Руки скрещены на животе.
Колчин подошел еще ближе, стараясь не наступить в кровавое пятно. Он нагнулся, заглянул в лицо аптекаря. На левой щеке и левом ухе кровяные потеки. Губы синие, отечные, верхняя губа рассечена надвое, нос сломан. Ссадины на правой скуле и над правым глазом уже подсохли. Видно, лицо обработали кастетом или кулаком с зажатой в нем свинчаткой. Аптекарю крепко досталось перед смертью. Колчин с усилием разжал скрещенные руки аптекаря, схваченные трупным окоченением.
Из нижней части живота торчала рукоятка охотничьего ножа с пластмассовой рукояткой, стилизованной под слоновую кость, и металлическим навершием. Колчин насчитал в груди Алеша семь ножевых ранений. Смертельным оказался этот последний удар. Пан Петер или кто-то из его подручных бил, держа нож прямым хватом, лезвие шло снизу вверх и попало Алешу чуть выше лобка. Нанеся глубокую проникающую рану, убийца резко дернул рукоятку ножа вверх, вспоров живот до пупка, точнее, чуть выше.