— Моя тайна, — прямо начала она, — называется tempora atra. На латыни это означает…
— …Что-то вроде «темные времена» или «скрытые времена», — без труда перевел Камаль. — Я знаю.
— Прости. Я забыла, что ты…
— Ничего страшного, — улыбнулся он. — И что?
— Это выражение моего отца, — робко продолжила Сара. — Так он называл часть моего детства, которую я не могу вспомнить.
— Что это значит?
— Я просто-напросто не помню своего раннего детства. Все, что произошло со мной до восьми лет, как будто стерто, лежит под покровом забвения. Первое, что я помню, это склонившееся надо мной лицо. Но я не узнаю его, все неясно, расплывчато. Как мне объяснили много лет спустя, это было лицо моего заботливого отца. Он опасался, что я умру. Меня охватила какая-то таинственная лихорадка, и жизнью я обязана врачу по имени Мортимер Лейдон.
— Это ведь человек, которого похитили, так?
— Мой дядя, — кивнула Сара. — Когда я заболела, мой отец боялся потерять меня, как потерял мою мать, и попросил своего друга Лейдона меня вылечить. Тот использовал всевозможные лекарства, чтобы понизить жар, и как-то утром я вдруг открыла глаза. Лихорадка ушла, а вместе с ней — все, что я до тех пор видела и слышала. Я ничего не помню, Камаль. Ни своего детства, ни матери. Как будто ничего и никого не было. И со смерти отца я иногда спрашиваю себя, в действительности ли случилось все то, что я помню.
— В действительности, — мягко подтвердил Камаль. — Иначе бы вы не сидели здесь, Сара.
Ее не смутило это обращение. После того, что они рассказали друг другу, оно показалось ей уместным. И в самом деле хорошо было высказать то, о чем она бессонными ночами столько думала…
— А вы пытались вернуть воспоминания? — спросил Камаль.
— Конечно. Сначала попытал счастья Мортимер Лейдон. Когда у него ничего не получилось, мы обратились к другим врачам, не только лондонским, но и из других европейских городов, но ни один из них не смог мне помочь. Один молодой венский врач считал, что причиной потери памяти стало какое-то событие моего детства, такое ужасное, что сознание до сих пор отказывается его вспоминать. А знаешь, что самое неприятное, Камаль?
— Что, Сара?
— Хотя эта теория самая невероятная из всех, мне представляется, что она ближе всего к правде. После смерти отца я вижу странные сны, лишь какие-то расплывчатые образы, но у меня такое ощущение, будто воспоминания пытаются вернуться ко мне. Я стараюсь ухватить их, но они ускользают от меня как дым, и от этого можно сойти с ума.
— Туареги говорят: только глупец пытается удержать песок. Вам нужно запастись терпением, Сара. Если суждено, в один прекрасный день память вернется к вам. Несомненно, есть причина, по которой вам не удается узнать правду.
— Опять? — устало улыбнулась Сара. — Вечный вопрос о судьбе и предопределении?
— Ничто не происходит случайно, Сара, — убежденно ответил Камаль. — Из того, что с вами произошло, можно сделать вывод, что Аллах предназначил вас для чего-то. Все случившееся — знак судьбы. Что это значит, я сказать не могу, но для меня очевидно, что вы избраны.
— Избрана? Для чего?
— Этого я не знаю. Но то, что от вас сокрыто прошлое, должно иметь смысл. Вы особенная, Сара Кинкейд. Это я понял в тот самый момент, как увидел вас.
Камаль смотрел прямо на нее, чуть дольше, чем нужно. Саре казалось, что она утопает в темных глазах египтянина.
— Я сохраню вашу тайну в сердце и никому о ней не скажу, — пообещал он.
— А я твою.
— Я знаю, — кивнул Камаль и встал. — Спокойной ночи, Сара.
— Спокойной ночи, Камаль.
Он помедлил, словно хотел еще что-то сказать, затем передумал, повернулся и пошел к верблюжьему загону, где было его спальное место.
— Камаль! — крикнула ему вслед Сара.
— Да? — обернулся он.
— Уже за полночь. С Новым годом, Камаль!
Египтянин загадочно улыбнулся.
— Иншаллах, — лишь сказал он.
Дневник Сары Кинкейд
«Спать в эту ночь мне пришлось недолго. Знай я, что мне предстоит, вероятно, я вообще не сомкнула бы глаз. А так по крайней мере несколько часов отдохнула. Из-за разговора ли с Камалем, или сказалось напряжение предыдущих дней, но только в эту ночь меня не преследовали жуткие картины, не дававшие мне покоя со смерти отца. Может, это знак судьбы? На Востоке считают, что в жизни все предопределено. Мы же, британцы, придерживаемся того мнения, что человек сам кузнец своего счастья. Истина, полагаю, где-то посередине…»
Оазис Бахария, 1 января 1884 года
Сара в испуге проснулась, когда кто-то тронул ее за плечо. Она резко открыла глаза и увидела огромную темную тень. Кто-то неспросясь вошел в ее палатку и склонился над ней. Толком даже не придя в себя, Сара стремительным движением схватила револьвер.
— Это я, Хейдн, — успокоил ее знакомый голос. Она зажгла свечу и в мерцающем свете увидела лицо офицера. Оно было очень встревоженным.
— Что случилось? — спросила она, села и встряхнулась.
До рассвета было еще далеко, через откинутый полог в палатку проникал тускло-голубой свет.
— Плохие новости, — угрюмо сказал Хейдн. — Исчезли рабочие.
— Что?! — Сара вскочила с лежанки, и Хейдн в замешательстве отвернулся.
Но поскольку, ложась, она сняла только сапоги, в этом не было особой необходимости. Сара торопливо выбежала из палатки и убедилась, что офицер говорил правду. Лагерь был пуст. Там, где вечером расположились носильщики и погонщики, ни одного человека. Темной ночью они сложили вещи и потихоньку ушли…
Сара обернулась к верблюжьему загону. Остались лишь верблюды англичан; погонщики, вьючные верблюды, а с ними и все, что они везли, исчезли.
— Снаряжение? — в испуге спросила Сара.
Хейдн мрачно кивнул.
— Измерительные приборы? Инструменты?
Офицер еще раз кивнул.
— А где Камаль? — в полной растерянности спросила Сара. — Ему придется это объяснить.
— Камаля нет, — просто ответил Хейдн.
— Что это значит?
— Это значит, что он тоже удрал.
Саре показалось, что Хейдн с удовольствием выговорил эти слова.
— Я не могу в это поверить.
— Вам больше ничего не остается, леди Кинкейд. Мои люди уже пытались найти Камаля, но в Бахарии его нет. Если вас интересует мое мнение, ваш египетский друг подло нас всех предал.
— Не может быть, — покачала головой Сара, отказываясь согласиться с этой мыслью.
Если Камаль обычный грабитель, зачем он рассказывал ей о себе? А может, это все неправда? Может, он просто что-то наплел, усыпляя бдительность? Если так, ему это удалось, ибо Сара в круг подозреваемых его уже не включала. Более того, ей показалось, что их сердца бьются в унисон…