От его вкрадчивых слов уже знакомый ледяной пот заструился у нее по спине, но Лори, пытаясь не обращать на это никакого внимания, с негодованием воскликнула:

— Избалованной? Ну ты и наглец! Это тебя матушка и сестры избаловали до неприличия! Да ты считаешь, что сама земля, по которой ты ступаешь, становится священной! Ты самый изнеженный, самый испорченный человек в мире!

— А как же иначе? — Вспышка ярости Лори, казалось, не произвела на него ни малейшего впечатления, он казался по-прежнему невозмутимым. — И тебе, примерной итальянской женушке, придется присоединиться к ним.

Лори с трудом сдерживала себя.

— Вот что я тебе скажу…

Но договорить ей не удалось. Алекс поднял руку и очень медленно провел тыльной стороной указательного пальца по ее нижней губе. Никакой удар не заставил бы ее замолчать лучше, чем это легчайшее из прикосновений.

— Тише, тише, ты слишком много говоришь. Твой рот создан не для того, чтобы говорить.

Алекс склонил голову и слегка прикоснулся своими губами к ее губам. Лори стояла, словно окаменев, он поднял голову и посмотрел на нее, чуть-чуть улыбнулся и заправил ей за ухо выбившуюся прядь длинных светлых волос.

— Хороших снов. Спокойной ночи, душа моя.

С насмешливым огоньком в глазах он включил свет, жестом пригласил ее войти и закрыл за ней дверь.

Она прислонилась к стене, ладони ее были влажными, глаза широко раскрыты, словно у затравленного зверя. Что с ней творится? Ее била дрожь, ноги подкашивались, колени подгибались, — а ведь Алекс едва прикоснулся к ней… Но Лори ни на мгновение не переставала ощущать несокрушимую силу этого человека, его решимость победить любой ценой. Неужели одно то, что она находится с ним в одной комнате, дышит с ним одним воздухом, способно вселить в нее этот доводящий до умопомрачения ужас? Увы, именно так оно и было.

Лори отвели ту же спальню, что и в прошлый раз. Озираясь кругом, Лори всхлипнула и прижала ко рту ладонь, но затем решительно выпрямилась и побрела в маленькую ванную.

Чувство тоски не покидало ее, когда она лежала в кровати, а сквозь распахнутое в теплую тьму окно доносилось пение цикад. Наконец Лори включила ночник, пошарила в тумбочке и извлекла оттуда фотографию, которую спрятала, чтобы ее не обнаружила распаковывавшая багаж служанка.

— О Джеймс, — жалобно прошептала она, обращаясь к миловидному лицу в серебряной рамке, — в твоих устах все казалось таким простым, но вот я здесь, совершенно одна. Что будет со мной, когда Алекс обо всем узнает?

Лори, не отрываясь, смотрела на портрет, словно это был некий талисман, оберегавший ее от темных сил. Перед тем как спрятать фотографию под подушку и выключить свет, она прижала ее к губам и поцеловала холодное безжизненное стекло.

— Милый, прошу тебя, — произнесла она в темноту, — не заставляй меня долго ждать. Пожалуйста, вызволи меня отсюда.

5

Не совсем еще проснувшись, Лори повернулась на другой бок, открыла глаза и наткнулась на немигающий взгляд Алекса. Лишь одно мгновение она парила где-то между явью и сном, но когда он слегка шевельнулся, отпрянула от него.

И тут с внезапным ужасом осознала, что, видимо, даже не просыпаясь, душной ночью скинула ночную рубашку и теперь распростерлась на кровати в чем мать родила. Обжигающая краска стыда залила всю ее — от макушки до кончиков пальцев на ногах, она лихорадочно схватила простыню и закуталась в нее.

— Не смущайся, дорогая, — в глазах его заплясали веселые искорки. — Мне приятно видеть тебя такой… раскрепощенной. Сам я всегда сплю обнаженным. — Лори невольно представила себе то, что таилось за этими словами: вытянувшееся на постели с ленивой грацией длинное, стройное загорелое тело. — Кроме того, я отнюдь не впервые вижу голую женщину. Но впервые, охотно признаю, вижу такую красавицу: с такой нежной белой кожей, столь восхитительно-свежую, напоминающую мне дивный спелый плод, еще никем не тронутый.

Лори ощутила неторопливо нарастающую внутреннюю дрожь, но ни в коем случае нельзя допустить того, чтобы он почувствовал это тоже и лишний раз потешил свое самолюбие.

— Что тебе нужно? — сухо спросила она.

— Лишь насладиться твоим пробуждением. — Двусмысленность этих слов не стала менее явной от того, что произнесены они были с отменной учтивостью. Лори попыталась встретиться с ним взглядом, но засмущалась и опустила глаза. — И сказать, что пора вставать. Мы едем в Венецию.

Венеция… Лори невольно ощутила радостное волнение. Четыре года назад ее буквально околдовал этот романтичный и сказочный из всех городов мира; несколько месяцев она только о нем и говорила. И даже всего лишь на прошлой неделе предложила Джеймсу провести здесь медовый месяц, но тот лишь снисходительно улыбнулся и сморщил нос, проворчав что-то о канализации и загрязненной воде. И вот теперь… Лори закусила губу при мысли о чудовищной иронии судьбы.

Она взглянула на то место, куда спрятала фотографию, и с ужасом обнаружила, что из-под подушки выглядывает уголок серебряной рамки. Алекс тоже смотрел на него, слегка нахмурившись. Лори попыталась засунуть ее обратно, но Алекс опередил ее. Он вытащил фотографию, повертел в руках, и она увидела, как сурово сдвинулись его брови, а каждая черточка его точеного лица стала жестче.

— Что это такое, черт побери? — Он брезгливо держал портрет двумя пальцами.

— А что, непонятно? Это портрет моего жениха.

— По-моему, ты несколько неточно выразилась. — Голос его был тих, угрожающе тих.

— Как раз точно. — Что-то словно взорвалось в ней, напрочь отметая благоразумие и страх. — Что бы ты ни принуждал меня делать, я по-прежнему люблю Джеймса.

Глаза Алекса сузились.

— Мне кажется, — медленно произнес он, — было бы полезнее для тебя — а для него и подавно, если бы вы расстались изящно. — Губы Алекса искривила легкая усмешка. — Слуги вряд ли решат, что это — фотография твоего эстрадного кумира.

Стиснув зубы, Лори смотрела, как фотография исчезает в кармане его темно-синего шелкового халата.

Теперь Алекс склонился над ней, и тут только Лори поняла, что под небрежно запахнутым халатом у него тоже ничего нет. Треугольник загорелой груди в мелких завитках влажных после душа волос оставался открытым; на коленях халат расходился от движений мускулистых бедер.

Каждая клеточка тела Лори вопила, что надо спасаться: выбежать ли сломя голову из комнаты, выпрыгнуть ли из окна — неважно как. Он присел на постель, и ее тело оказалось в ловушке под натянутой простыней; он приподнял ее и усадил на кровати. Лори забилась в отчаянии, но он взял ее за подбородок, грубо повернул лицом к себе, испытующе глядя на нее.

— Надеюсь, мы обойдемся без затей, мой ангел?

— Затей? Не понимаю, о чем ты, — выдавила она из себя.

— Гм. — Его пальцы сильнее сжали нежный подбородок, так что Лори буквально почувствовала, как на нем выступают синяки. — Позволь мне лишь предупредить тебя на всякий случай, что если кое-кто намеревается появиться в поле зрения на белом коне, чтобы вызволить даму сердца…