Фрэнк вздрогнул.
— Она уже не ребенок, смею вас заверить.
— Прошу прощения, мистер Беррингтон. Я не понимаю вас, — сухо сказала Ниниан.
— Джейн двадцать четыре года. Вряд ли ее можно назвать ребенком, — все так же резко проговорил Фрэнк.
— Джейн? — удивилась Ниниан. — Но я говорю о том несчастном ребенке.
— О ребенке?
— Как, вы не знаете? Разве она вам не сказала?
— Нет. Она… она была не в состоянии говорить.
Во всяком случае, со мной.
— О, моя бедная девочка!
Фрэнк ничего не понимал. В событиях последних дней он упустил что-то очень важное. Бедный ребенок, бедная девочка… Что же, черт побери, произошло?
— Ниниан, — сдержанно попросил Фрэнк, — расскажите, пожалуйста, что произошло, о чем вы толкуете?
— Как о чем? Да ведь это просто ужасно. Я никогда не видела ее такой подавленной, кроме того раза, когда она покалечилась, а Спот погиб.
— Что — ужасно? — Голос его нервно дрожал.
— Ее любимый ученик, один из тех, с кем она занималась…
— Какой ученик?
— Джимми. Джимми Хоган. Его не стало сегодня.
Не может быть! — твердил Фрэнк, потрясенный гибелью веселого рыжеволосого парнишки. Фрэнк повидал немало смертей, но неожиданная смерть ребенка потрясла его.
— Он был… совсем еще…
— …Ребенком, — закончила Ниниан. — Но сейчас я волнуюсь о своей крошке. Она так любила этого мальчонку.
Джейн, милая моя Джейн, что же я с тобой сделал, подумал он. Что сделал? Воткнул нож в сердце и повернул его. Фрэнк напрочь забыл обо всем, все померкло перед мыслями о невыносимых душевных страданиях Джейн.
— Я… сам отнесу ей поднос.
Ниниан колебалась.
— Разрешите. Я должен… — бормотал Фрэнк, с трудом подбирая слова.
Но Ниниан, казалось, все поняла и с готовностью протянула ему поднос.
— Тогда я пойду к себе. Скажите ей: если что-нибудь понадобится, пусть позовет. Спокойной ночи, сэр. — И Ниниан удалилась.
Фрэнк волновался, как перед сражением. Джейн, без сомнения, выставит его за дверь. Он готов к этому. Но все же не отступит.
Фрэнк подошел к лестнице и увидел, что в библиотеке горит свет, а дверь открыта. Конечно, подумал он, где же еще она может скрываться, когда ей плохо? Фрэнк вошел в библиотеку и недоуменно огляделся — там никого не было. Поставив поднос на стол, он подошел к закрытой двери ванной и тихо постучал. Оттуда раздался слабый стон. Он рванул дверь и увидел сидящую на полу возле раковины Джейн.
Фрэнк бросился к ней и опустился на колени, но она сделала слабый жест рукой, пытаясь отстранить его. Полотенце, в которое она зарылась лицом, дрожало в ее руках. Джейн бил озноб, ей нездоровилось. Это было так же ясно, как то, что она не хотела его видеть.
Но ему было все равно. Он поднял ее на руки и, невзирая на град ударов, причем довольно чувствительных, которыми осыпала его Джейн, понес ее в библиотеку.
— Не трогай меня… пусти… пусти!..
— Тише, не волнуйся…
Он нес ее осторожно, как ребенка. Джейн перестала биться в его руках и лишь тихонько стонала. Фрэнк бережно опустил ее на просторный диван, сам сел рядом.
— Не надо…
— Тихо, глупышка, — нежно сказал Фрэнк, усаживая ее к себе на колени. — Знаю, ты не хочешь меня видеть, презираешь меня, но тебе нельзя быть одной, сейчас, по крайней мере.
Джейн извивалась в его объятиях, пытаясь освободиться, но Фрэнк крепко держал ее.
— Ну успокойся же, малыш!
Ласковые слова вырвались у него совершенно непроизвольно, но, к удивлению своему, он почувствовал, что она замерла в его объятиях. Правда, всего на одно мгновение.
— Убирайся, Фрэнк. — Она сказала это тихим, усталым голосом, полным страдания.
Фрэнк понял, что потерпел поражение.
— Ты была права — наши отношения зашли слишком далеко. И ты не можешь простить себе такого легкомысленного поступка, или, точнее «временного увлечения», как ты изволила выразиться, — обреченно, как бы подводя итог, проговорил он.
— Что ты хочешь этим сказать? — удивилась Джейн.
— Я нечаянно подслушал твой разговор по телефону.
— По телефону?
— Не притворяйся, Джейн! Тебе стало стыдно, что ты сошлась с человеком не твоего круга. Скомпрометировала и себя, и Мартина.
— Фрэнк, опомнись, что ты говоришь?
— Не оправдывайся. Я тебя ни в чем не виню: между нами и в самом деле пропасть. И возможно, связь со мной — самая непростительная ошибка в твоей жизни. Да и в моей тоже. Я не имел права прикасаться к дочери Мартина Ренкли. Я понимал это, но мое чувство оказалось сильнее доводов разума.
— Ты… слышал тот разговор?
— Так уж получилось, — сказал он, чувствуя себя неловко. — Я искал тебя, чтобы… извиниться. Понимаешь, я слишком поздно догадался, что стал первым мужчиной в твоей жизни. Знай я об этом раньше, все было бы по-другому. Мне нет прощения, Джейн.
— Боже милостивый! Фрэнк! Я говорила о Джоне!
Фрэнку показалось, что он ослышался.
— О Джоне?
— Ну да. Пьяный Джон ввязался в драку в каком-то кабаке. Моя подруга узнала об этом и позвонила мне. Она думала, что мы… встречаемся. — Джейн перевела дыхание. — Вот что я имела в виду, когда сказала, что позволила ему зайти слишком далеко.
— Ты… Так это и было твоей ошибкой?
— Конечно. — Джейн смахнула слезу. — А ты подумал, что я говорила о тебе?
Фрэнк молча кивнул.
— И ты на это намекал, когда говорил о… моих многочисленных поклонниках?
— Я решил, что ты отдалась мне из жалости.
— О Фрэнк, какую злую шутку сыграла с нами судьба! — И Джейн горько заплакала. — Нет, нет, — говорила она сквозь слезы, — ты не ошибка, ты самое прекрасное, что подарила мне жизнь, Фрэнк Беррингтон!
— Джейн, любимая, прости меня за все: за то, что я подслушал тот телефонный разговор, за все грубости, которые я наговорил тебе, за глупый сарказм. Прости!
Она подавленно молчала, глядя ему в глаза:
— Ты сказал… что хотел извиниться?
— Джейн, произошло трагическое недоразумение. Я почувствовал себя преступником, когда понял: я первый мужчина в твоей жизни.
— Мне приятно, что ты был первым, — смущенно улыбнулась Джейн.
— Но я был в полном смятении. Когда я представил, что ты подарила мне… — Он вдруг забыл все слова. — А я оказался толстокожим и был непростительно груб с тобой…