— Прошу тебя, Фрэнк, не мучайся!
Фрэнк держал Джейн в объятиях, баюкая ее, словно ребенка. Мягкая дрема начала опутывать Джейн, но вдруг она вспомнила, что он собирался уйти, и встрепенулась:
— Пожалуйста, останься, — сквозь сон пробормотала она.
— Любимая, мне бы очень хотелось остаться. Очень! Но ты же знаешь, в любую минуту может войти Ниниан.
— Ну и пусть, меня это не волнует.
— Будет волновать, если Ниниан увидит нас голыми на этом диване и все поймет.
— Ну что же, мне нечего скрывать. Я не собираюсь утаивать нашу любовь. Пожалуйста, Фрэнк, не уходи!
Фрэнк сдался. Приподняв одеяло, он лег рядом с ней и погрузил свое лицо в пушистое облако ее волос, с трудом подавляя нахлынувшее желание. И в тот момент ни горькие воспоминания о выгоревшей унылой стране, ни жажда мести кровавому полковнику — ничто не могло омрачить его счастья. Даже смерть Джимми отступила куда-то в дальний уголок его сознания. Пусть это только одна ночь, один час, один миг, но в этом мгновении они существуют только друг для друга, и все прекрасное принадлежит им.
Джейн крепко прижалась к своему любимому, и тепло ее тела, превзошедшее в своей сладостной неге физическую близость, открыло ему еще одну истину: просто быть рядом — это тоже счастье, прекрасное, возвышающее душу чувство.
Фрэнк проснулся внезапно, его разбудил доносившийся из холла шум. Уже светало, и небо подернулось розоватой дымкой. Из-за горизонта всплывало неторопливое солнце.
Нужно скорее принять ванну, пока не появилась Ниниан, подумал Фрэнк.
Но встать он не успел. Дверь распахнулась, и он услышал мужской голос, окликающий Джейн. Фрэнк понял, что это начало семейной драмы, которая может положить конец их отношениям. В дверях стоял недоумевающий, взволнованный, негодующий Мартин Ренкли.
Какой странный сон, подумала Джейн, еще погруженная в дрему. Никогда не слышала, чтобы отец так кричал.
— Что здесь происходит?!
Джейн открыла глаза и увидела разъяренного отца.
— Папа, успокойся, я сейчас все объясню…
— Я спрашиваю его, а не тебя! — Голос был ледяным, в иссиня-голубых глазах застыла ненависть.
— Папа…
— Не оправдывайся, Джейн. — Фрэнк говорил на удивление спокойно. — Сейчас это бесполезно.
— Я требую ответа, Беррингтон! Как ты осмелился дотронуться до моей дочери? Мерзавец! — бушевал Мартин Ренкли. — Я дал тебе кров, я дал тебе возможность восстановить силы и подлечиться, мне хотелось отблагодарить тебя! Ты был желанным гостем в моем доме! А ты… ты… грязный развратник, соблазнил мою дочь, мою единственную дочь в моем же собственном доме!
Джейн в испуге и недоумении переводила взгляд с одного на другого. Она не понимала, почему Фрэнк так спокойно выслушивает чудовищные оскорбления. Почему ее отец, хорошо воспитанный, сдержанный человек, превратился в безумца.
— Он не виноват, папа, клянусь тебе!
— Убирайся! — вопил Мартин, трясясь от злости. — Вон из моего дома, подонок!
— Папа, остановись… Ты будешь жалеть об этом!
— Молчать! Ты слишком глупа и наивна, чтобы понять, как ты низко пала: он использовал тебя, будто уличную девку!
Джейн оцепенела. Ни разу в жизни отец не говорил с ней в таком непристойном тоне, не смотрел на нее с таким брезгливым отвращением.
Фрэнк слегка пожал ее дрожащую руку. Мартин широко размахнулся и со всей силы влепил Фрэнку пощечину.
— Убери от нее свои грязные лапы, ублюдок!
Джейн замерла, не находя слов, не зная, что делать, потрясенная и возмущенная нереальностью, немыслимостью происходящего. И все же, несмотря на сумбур в мыслях, она понимала: Фрэнк ведет себя безукоризненно.
— Папа, как же ты жестоко ошибаешься, — едва слышно прошептала она.
— Не вмешивайся, блудница! С тобой разговор еще впереди! — И, повернувшись к Фрэнку, мистер Ренкли рявкнул: — Немедленно убирайся отсюда, Беррингтон, или я вышвырну тебя собственными руками!
Фрэнк спокойно вытер кровь, выступившую на разбитой губе, и в упор взглянул в ледяные, полные ненависти голубые глаза хозяина дома. Он сбросил одеяло, встал и быстро натянул джинсы. Мартин Ренкли с чувством гадливости наблюдал за ним. Невозмутимость и сдержанность гостя возбуждали в нем яростный гнев и в то же время вызывали в его душе чувство — нет, не уважения! — а собственной беспомощности и какой-то униженности.
— С каким наслаждением я оторвал бы тебе голову! — прошипел Мартин, глядя, как Фрэнк аккуратно застегивает молнию. — Но, к несчастью, я твой должник. Однако теперь мы квиты. Вон с моих глаз. Даю тебе десять минут на сборы. Замешкаешься — получишь пулю в лоб, насильник!
— Прекрати этот пошлый спектакль! — закричала Джейн. — Я взрослый и свободный человек. Ты не имеешь права обращаться со мной, как с несмышленым ребенком, или, хуже того, как с собственностью!
— Ты моя дочь и, пока живешь под моей крышей, будешь мне подчиняться!
— Не буду!
— Джейн, умоляю тебя, не надо! Ты делаешь только хуже, — предостерегающе сказал Фрэнк.
Джейн в недоумении замолчала: она не могла понять, почему гордый самолюбивый Фрэнк ни слова не говорит в свою защиту? Что таит это непонятное спокойствие?
Видя свою гордую дочь покорной и безвольной перед негодяем, Мартин Ренкли разбушевался с новой силой.
— Убирайся! Немедленно! Вместе со всем барахлом, с которым явился сюда. Лучше бы ты остался в пустыне — там твое место, грязное животное!
Джейн задохнулась от обиды, но Фрэнк даже бровью не повел. Он спокойно выдержал яростный взгляд человека, которому спас жизнь, и молча вышел. Джейн смотрела на когда-то обожаемого отца и не узнавала. Перед ней был другой человек. А может быть, и не другой — просто в критической ситуации проявилась его истинная сущность. Он ведь не только ее отец, он создатель «Ренкли корпорейшн», а мир бизнеса — жестокий мир. Просто она, его дочь, никогда об этом не задумывалась.
— Папа, прошу тебя…
Джейн снова пыталась заговорить с ним, и снова услышала окрик, резкий, будто удар хлыста:
— Ни слова!
— Но…
— Я сказал: ни слова! Сначала пусть этот тип уберется из моего дома!
— Я прошу только выслушать меня! — в отчаянии закричала Джейн.
— Замолчи! Иди к себе и… смой поскорее всю грязь. Чтобы меня не стошнило при твоем появлении. Увидимся через час. — С этими словами Мартин удалился.
Джейн вскочила с дивана, лихорадочно собрала разбросанное белье и босиком выбежала из библиотеки. Влетев в свою спальню, она быстро переоделась, но «смывать грязь» не стала — ей хотелось сохранить запах Фрэнка, память о прикосновении его рук, губ, их поцелуях…