Я огляделся. От многочисленных горящих свечей поднимался дым. Воск стекал вниз и капал на серебряные подсвечники, на безупречно чистый мерцающий пол. Пол стал неожиданно прозрачным, как море, и казался шелковистым, а по бескрайнему голубому небу над нами плыли нарисованные облака. Казалось, эти облака источают туман, теплый летний туман, порожденный слиянием суши и моря.
Я вновь повернулся к картине и направился прямо к ней, широко распахнув руки, как будто стремился заключить в объятия и белые замки на холмах, и тонкие ухоженные деревья, и величественную пустыню – словом, все то, что как будто заново открылось моему кристально чистому, просветленному взгляду.
– Сколько всего! – прошептал я.
Никаких слов не хватит, чтобы описать густые коричневые и золотые оттенки бород экзотичных волхвов или игру теней на голове белого коня, верблюдов с изогнутыми шеями или яркие краски раздавленных ногами лепестков...
– Я вижу всем своим существом, – вздохнул я. Закрыв глаза, я приник к картине и мысленно воскресил в памяти все ее детали, не упуская ни одной, пусть даже самой незначительной. – Я вижу ее, вижу, – тихо повторил я.
Мастер подошел сзади и обнял меня, а потом поцеловал мои волосы.
– Ты сможешь еще раз увидеть зеркальный город? – спросил он.
– Я могу представить его! – воскликнул я.
Откинув голову ему на грудь, я покрутил ею из стороны в сторону, а потом открыл глаза и выхватил из общей картины те самые краски, которых мне не хватало, чтобы воссоздать в воображении огромный город из сверкающего стекла, пронзающий своими башнями небеса.
– Вот он, ты его видишь?!! – Я принялся сбивчиво описывать его Мастеру – слова лились непрерывным потоком: блестящие зеленые, желтые и синие шпили, сверкающие и дрожащие в неземном свете... – Теперь видишь? – переспросил я.
– Нет. Но его видишь ты, – сказал Мастер, – и этого более чем достаточно.
В тусклых покоях мы оделись в траурно-черные цвета. Никаких сложностей – все вещи как будто утратили свою прежнюю форму и стали на редкость послушными. Казалось, достаточно всего лишь провести пальцами по камзолу, чтобы он застегнулся.
Мы поспешили вниз по лестнице и вышли в ночь.
Взобраться по скользким стенам палаццо было проще простого. Я снова и снова цеплялся ногами за трещины в камне, балансируя на пучке папоротника или лозы, хватался руками за оконные решетки и в конце концов слегка потянул за прутья и вытащил одну из них. С какой легкостью я уронил металлическую решетку в сверкающую зеленую воду! Приятно было видеть, как она тонет, как плещется, смыкаясь над ней, вода, как мерцает, отражаясь от пошедшей рябью поверхности, свет факелов.
– Я же упаду!
– Идем.
Внутри, в комнате, из-за письменного стола поднялся человек. От холода он закутал шею шерстяной тканью. Его широкое темно-синее одеяние окаймляла жемчужно-золотая полоса. Богач, банкир. Друг флорентийца, не оплакивающий свою потерю над толстыми листами пергамента, но высчитывающий неизбежные барыши, так как все его партнеры, очевидно, погибли от клинка и яда в частном обеденном зале.
Догадался ли он в тот миг, что это сделали мы, человек в красном плаще и мальчик с каштановыми волосами, появившиеся в высоком окне четвертого этажа морозной зимней ночью?
Я набросился на него, словно он был любовью всей моей недолгой жизни, и сдернул полоску шерсти, скрывавшую артерию, откуда мне предстояло пить кровь.
Он умолял меня остановиться, говорил, что готов заплатить, что мне достаточно лишь назвать цену. Каким неподвижным казался мой господин, пока тот человек умолял, а я игнорировал его, нащупывая большую, пульсирующую, неотразимую вену. Мастер следил только за мной.
– Я должен отнять у вас жизнь, сударь... – прошептал я. – У воров сильная кровь, не так ли?
– Но ты же совсем еще мальчик! – вскричал он, и вся его решимость рухнула. – Неужели Господь столь необычным способом вершит свое правосудие?
Его кровь, приправленная выпитым вином и травами, съеденными за ужином, почти фиолетовая при свете ламп, оказалась острой, едкой и на редкость противной. После первого глотка я почувствовал, что его сердце остановилось.
– Спокойнее, Амадео, – прошептал Мастер.
Я чуть отстранился, и сердце жертвы забилось снова.
– Вот так, пей медленно, медленно, пусть сердце перекачивает в тебя кровь, да-да, и мягче работай пальцами, чтобы не причинять лишних страданий, ведь ему и без того не позавидуешь: что может быть хуже, чем знать, что вот-вот умрешь?
Мы вместе пошли по узкой набережной. Не было больше нужды опасаться падения в воду, и я с интересом наблюдал за текущим мимо потоком, берущим свое начало от моря и набиравшим скорость в многочисленных, заключенных в камень, соединенных между собой каналах. Мне захотелось потрогать мокрый зеленый мох на камнях.
На маленькой, пустой в этот поздний час площади мы остановились перед угловой дверью высокой каменной церкви. Все окна были затворены, все двери заперты. Вечерний звон давно пробил. Тишина.
– Еще раз, моя прелесть, чтобы ты набрался сил, – сказал Мастер. Он обнял меня, крепко прижал к себе, и смертоносные клыки вновь пронзили мою шею.
– Ты обманешь меня? Ты убьешь меня? – прошептал я, чувствуя собственную беспомощность, поскольку никакое сверхъестественное усилие не могло помочь мне вырваться из его хватки.
Он вытянул из меня столько крови, что я едва не потерял сознание, руки мои безвольно повисли, а ноги затряслись, как у марионетки. Я пытался оттолкнуть его – бесполезно. Кровь продолжала перетекать из меня, из всех моих тканей в его тело.
– Теперь давай, Амадео, забери ее обратно.
Я был так слаб, что чуть не свалился на землю, но в последний момент сумел ухватиться за плащ Мастера и буквально рухнул ему на грудь. Я подтянулся и обхватил его левой рукой за шею. Он отступил и выпрямился, чтобы усложнить мне задачу. Но я был слишком твердо намерен ответить на его вызов и доказать, что усвоил урок.
– Отлично, дорогой мой господин, – сказал я, вновь разрывая его кожу. – Я вас схватил и выпью из вас все, до последней капли, если вы не успеете увернуться. – И тут я понял, что у меня тоже появились крошечные клыки!
Он тихо рассмеялся, что только увеличило мое наслаждение – тот, чью кровь я пью, смеется под этими новыми клыками.
Я изо всех сил пытался вытянуть сердце из его груди. Я услышал, как он вскрикнул, а потом рассмеялся от изумления. Я тянул и тянул его кровь, торопливо глотая ее с резким, неприятным звуком.