– Ну же, дайте мне еще раз услышать ваш крик! – прошептал я, жадно высасывая кровь, расширяя разрез своими зубами, своими новыми, заострившимися, удлинившимися зубами, клыками, принадлежавшими мне, созданными для кровопролития. – Ну же, молите о милосердии, сударь!
Но он лишь мелодично смеялся в ответ.
Я пил его кровь глоток за глотком, радуясь, гордясь его беспомощным смехом, тем, что он упал на колени посреди площади, а я все не отпускал его, так что ему все же пришлось оттолкнуть меня.
– Я больше не могу! – объявил я. Я лег на спину на камни. Вверху чернело стылое небо, усыпанное белыми горящими звездами. Я смотрел в него с восхитительным сознанием, что спокойно лежу на холодных голых камнях. Больше не придется волноваться ни о грязи, ни о сырости, ни об опасности болезни. Не придется беспокоиться о том, что могут подумать люди, выглянувшие в окно. Не придется думать о том, что час уже поздний. Смотрите на меня, звезды! Смотрите на меня, как я смотрю на вас.
Безмолвные, сверкающие, крошечные глаза небес...
Я начал умирать. В желудке поднялась иссушающая боль, потом она двинулась к остальным внутренностям.
– Теперь тебя покинет все, что еще осталось от смертного мальчика, – сказал Мастер. – Не бойся.
– И больше не будет музыки? – прошептал я, перекатываясь на живот и обнимая обеими руками лежавшего рядом Мастера. Подложив локоть под голову, он привлек меня к себе.
– Спеть тебе колыбельную? – тихо спросил он.
Я отпрянул. Из меня потекла зловонная жидкость. В первый момент мне стало стыдно, но это ощущение постепенно прошло. Он поднял меня на руки, легко, как всегда, и уткнул лицом себе в шею. Нас захлестнул порыв ветра.
Потом я почувствовал холодную воду Адриатики и безошибочно определил, что лечу вниз, подхваченный морской волной. Море оказалось соленым, восхитительным и не представляло никакой опасности. Я несколько раз перевернулся и, обнаружив, что остался один, попытался найти точку опоры. Я находился в открытом море, недалеко от острова Лидо. Я оглянулся на главный остров и изумительно острыми глазами рассмотрел за огромным скоплением стоявших на якоре кораблей пылающие факелы герцогского дворца.
До меня донеслись звуки ночной портовой жизни, как будто я в темноте плавал между кораблями. Но порт был далеко.
Что за удивительная способность – слышать эти голоса, иметь возможность выделить один конкретный голос, разобрать, что он бормочет под утро, а потом настроить слух на другого человека и впитать другие слова.
Я какое-то время держался на поверхности моря и смотрел в небо, пока не ушла вся боль. Я чувствовал, что очистился, и не хотел оставаться один. Я перевернулся и без усилий поплыл к гавани. Оказываясь в непосредственной близости от какого-либо судна, я скрывался под водой.
Меня поразила обретенная способность видеть даже то, что скрыто под поверхностью моря. А там была настоящая подводная вселенная: огромные якоря, впившиеся в рыхлое дно лагуны, изогнутые днища галеонов... Мне хотелось продолжить исследования, но тут до моего слуха донесся голос Мастера – не телепатический голос, как мы сейчас говорим, но слова, произнесенные вслух. Он тихо призывал меня вернуться на площадь.
Я стянул с себя отвратительно пахнувшую одежду, выбрался из воды и нагишом поспешил к нему. Было темно и холодно, однако отныне мне не нужно бояться ни того ни другого. Увидев своего господина, я раскинул руки и улыбнулся.
Он закутал меня в приготовленный меховой плащ.
– Ты чувствуешь новую свободу. Твои босые ноги не задевает ледяной холод камней. Если ты порежешься, твоя эластичная кожа мгновенно исцелится, ни единое маленькое ползучее создание тьмы не вызовет в тебе отвращения и не причинит тебе вреда. Болезни тебя не коснутся. – Он осыпал меня поцелуями. – Даже зачумленная кровь тебя только накормит, так как твое сверхъестественное тело очистит ее и поглотит. Ты поистине могущественное создание. В то же время в груди твоей, к которой я сейчас прикасаюсь, по-прежнему бьется сердце, твое человеческое сердце.
– Правда, господин? – спросил я. Я был вне себя от восторга и впал в шутливое настроение. – И с чего бы ему остаться человеческим?
– Амадео, разве ты находил меня бесчеловечным? Разве ты замечал во мне жестокость?
Мои волосы высохли практически мгновенно. Теперь мы вышли с площади рука об руку; я поплотнее завернулся в тяжелый меховой плащ.
Когда я не ответил, он остановился, снова обнял меня и начал жадно целовать.
– Ты любишь меня, – сказал я, – таким, как сейчас, даже больше, чем раньше.
– О да. – Он грубо схватил меня и покрыл поцелуями все горло, потом плечи и грудь. – Теперь я не причиню тебе вреда, не задушу твою жизнь неловким движением. Ты мой, плоть от плоти, кровь от крови моей.
Он остановился. Он плакал. Он не хотел, чтобы я это заметил. Он отвернулся, когда я попытался поймать его лицо дерзкими руками.
– Мастер, я люблю тебя, – сказал я.
– Обрати внимание. – Он отстранил меня, явно недовольный своими слезами, и указал на небо. – Ты всегда сможешь узнать, когда наступит утро, если будешь внимателен. Ты чувствуешь? Слышишь птиц? В каждой части света есть птицы, которые поют прямо перед рассветом.
Мне пришла в голову мрачная мысль: одной из тех вещей, которых мне не хватало в пещерах Печерской лавры, было пение птиц. Там, в степи, когда я охотился вместе с отцом и переезжал от рощи к роще, мне всегда нравилось, как поют птицы. Нам никогда не приходилось подолгу торчать в жалких киевских хибарах на берегу реки. Мы часто отправлялись в запретные странствия по степи, откуда не вернулось столько людей.
Но это прошло. Я в чудесной стране – в Италии, в милой Серениссиме. Со мной рядом Мастер, свершивший великое, сладострастное чудо превращения.
– Ради этого я и поехал в степи, – прошептал я. – Ради этого он и забрал меня из монастыря в тот последний день.
Мастер печально посмотрел на меня.
– Надеюсь, – сказал он. – Все, что я знал о твоем прошлом, я прочел в твоих мыслях, пока они были мне открыты, но теперь они закрылись – закрылись, поскольку я сделал тебя вампиром, таким, как я сам, и мы никогда уже не узнаем мыслей друг друга. Мы слишком близки, общая кровь оглушительно ревет в наших ушах, когда мы стараемся в тишине поговорить друг с другом, и я навсегда прощаюсь с ужасными образами подземного монастыря, которые так ярко мелькали в твоих мыслях, но всегда в агонии, всегда в почти полном отчаянии.
– Да, в отчаянии, и все это ушло, как страницы, вырванные из книги и брошенные по ветру. Вот так, просто ушло.