– А Факир? – занервничала Софья. – Вдруг он язык распустит, начнет требовать денег за молчание, пригрозит рассказать газетам о планах Константина Львовича?
– Пусть попробует, – с хорошо слышимой угрозой протянула Лидия, – я времени зря не теряла, навела кое-какие справки. Скажу «близнецу» нужные слова, он подожмет хвост и смоется.
– Лида, ты потрясающе умна, – с придыханием сказала Соня, – как мне повезло иметь такую сестру! С тобой любая проблема не страшна!
– Пошли домой, – велела Лидия.
Нина Олеговна кинулась в кусты сирени, она испугалась, что дочки завернут за гараж и увидят ее, но сестры поторопились по другой дорожке к особняку.
Нина Олеговна – очень впечатлительная натура. С трудом переставляя ноги, она добралась до машины, попыталась дозвониться до мужа, услышала фразу: «Абонент временно недоступен» и вернулась в «Виллу Белла».
«Ничего, – думала потрясенная Нина Олеговна, – скоро Костя приедет, и мы обсудим ужасную новость. Может, я брежу? Или у меня галлюцинации?»
Чтобы слегка успокоиться, Нина Олеговна приняла валокордин и внезапно крепко заснула. Утром, около семи, ее разбудила Лида, неожиданно оказавшаяся в спальне.
– Мамочка, – дрожащим голосом произнесла дочь, – ты только не волнуйся. Вчера очень поздно папа заехал домой, поел, и ему стало плохо.
Из-за спины сестры выдвинулась Соня.
– Мамусечка, крепись, папочку повезли в клинику, но по дороге.. он... он...
– ...умер! – всхлипнула Лида.
Вслед за младшей сестрой истерически зарыдала старшая, откуда-то материализовался Вадим, появились врач, две девушки в белых халатах. Началась суматоха, кто-то делал укол Лиде, кто-то Соне, кто-то мерил давление Нине Олеговне и подносил ей остро пахнущую микстуру.
Супруга бизнесмена покорно глотала снадобье и откликалась, когда ее звали по имени. Но в душе у Нины Олеговны царила пустота. Лишь спустя несколько часов она осознала: подслушанная беседа не была галлюцинацией, Лида оказалась не просто решительной, она не стала ни минуты тянуть с осуществлением задуманного. Нина Олеговна никогда не посмеет заикнуться об убийстве мужа, и молчать ей придется не из-за любви к детям (это чувство в одну секунду и навсегда покинуло Пронькину), а потому, что ни одна душа не поверит вдове Константина Львовича, ее сочтут сумасшедшей и запрут в клинике…
– Нет, – вдруг закричала Соня, – нет! Неправда!
Денис остановил запись.
– Что-то не так?
– Молчи, – приказала Лида, – говорить будем лишь в присутствии адвоката.
– Не хочу тебя слушать, – возмутилась Соня, – неужели мама считала нас убийцами папы?
– А это не так? – хмыкнул Максим. – Не было беседы в гараже? Нина Олеговна оболгала дочерей?
Лицо Софьи пошло пятнами, она опустила голову и с трудом призналась:
– Нет.
– Мы очень занервничали, когда папа изложил свой легкомысленный план, – вступила в беседу Лида, – он придумал несусветную глупость! Заменить себя двойником! Да тут у любого человека ум за разум зайдет, я не понимала, что предлагаю!
– Мы просто болтали, – всхлипнула Соня, – это обычный разговор.
– И как я сам не догадался, – безо всякой улыбки протянул Макс, – нормальное дело для девочек: побалабонить языками на тему скорейшего убийства горячо любимого папочки.
– Поймите, – взмолилась Соня, – мы обожали родителей!
Денис усмехнулся, Лида сжала кулаки.
– В тот день, не успев дойти до дома, мы поняли, что несли чушь! Нас охватил стыд, мы поклялись никогда не вспоминать о сцене в гараже. Тут приехал папа, сел ужинать, ему стало плохо. Все!
– Тело кремировали, – уточнил Максим, – эксгумировать нечего. Следов яда теперь не найти. Девочки, снимаю шляпу! Но вы плохо знали свою маму! Давайте дослушаем запись. Лампа, почему ты молчишь?
– Хочу дослушать рассказ Нины Олеговны до конца, – ответила я.
– Это пожалуйста, – кивнул Максим, – кстати, если кто задумал схватить диктофон, вышвырнуть его в окно или раздавить каблуком, то может не стараться, у Дениса сделано несколько копий. Ведь правда?
Тщедушный очкарик молча кивнул и снова включил запись. Исповедь Пронькиной продолжалась.
– Я пребывала в ужасном состоянии и пыталась найти хоть какую-нибудь точку опоры, но с каждым днем мое горе делалось все громаднее. Софья и Лидия умело скрывали свои истинные чувства, при посторонних они изображали скорбящих дочерей, но дома забывали о трауре: слушали музыку, смотрели телевизор, носили яркую одежду, а на Новый год устроили вечеринку. Я впервые не стала ставить спектакль, но дочери созвали табор и плясали до утра.
Соня повернулась к Лиде:
– Сколько раз я тебе говорила: она на нас дуется, надо поговорить по душам, а ты лишь отмахивалась: «Ерунда, она переживает из-за смерти папы!»
– Кто же знал, какая чушь царит у нее в голове, – огрызнулась Лида, – нет, она точно разума лишилась! Что за абсурдные обвинения! «Смотрели телевизор!» Мы обязаны интересоваться новостями! А тридцать первого декабря в доме собралась узкая компания, и никаких оргий с фейерверком и буйными танцами мы не затевали. Выпили шампанского, поболтали о пустяках и разошлись.
– Нам следовало быть более внимательными к маме, – всхлипывала Соня, – она в новогоднюю ночь даже не высунулась из своей спальни, сослалась на головную боль. И вообще, это твоя идея!
– Ты о чем? – заморгала Лида. – Компанию мы созывали вместе.
Софья сгорбилась.
– Я говорю о папе. Ты начала тот разговор в гараже, и вот теперь мы расхлебываем его последствия!
Лида вскочила с дивана, постояла мгновение и бросилась к сестре.
– Девочки, брейк! – приказал Максим. – У вас еще будет время подраться в камере следственного изолятора.
– Мы туда никогда не попадем! – взвизгнула Лидия. – Сейчас не сталинские времена!
Соня тихо заплакала.
– А если нас арестуют, то непременно разделят, в одну камеру не сажают тех, кто по одному делу идет. Я умру без Лидочки, я ее люблю, не выдержу без нее...
Лидия обняла сестру.