— Миллионы?
— Ба! Сотни, сотни миллионов. Рукопись пьесы, если будет доказана ее аутентичность, стала бы самой дорогой единственной авторской рукописью, а возможно, самым дорогим движимым имуществом в мире, наравне с величайшими картинами. К тому же владелец рукописи станет и владельцем авторского права на нее. Я не эксперт, могу лишь строить догадки. Театры, фильмы… любой режиссер или продюсер продаст своих детей за право премьерного показа, не говоря уж о кино! С другой стороны, не надо строить воздушных замков. Может, все это искусный обман.
— Обман? Что-то я не въезжаю… Кто кого обманывает?
— Ну, ты знаешь, Булстроуд однажды попался на удочку ловкого мошенника. Может, кто-то решил, что теперь он созрел для второй попытки.
— Неужели? Знаешь, я думаю, Булстроуд последний, кто подойдет для такого. Кто ему поверит? Ведь доверие к нему подорвано, поэтому он так жаждет снова оказаться на плаву.
Она рассмеялась.
— Тебе нужно иногда заглядывать в казино. Если бы те, кто полностью проигрался, не желали снова оказаться на плаву, как ты выразился, казино давно закрылись бы. Но, конечно, на месте мошенника я не стала бы так действовать.
— Почему?
— Потому, дорогой, что это немыслимо — создать саму пьесу. Одно дело — сфабриковать «плохой» кварто «Гамлета». У нас есть «Гамлет», у нас есть «плохие» кварто, и у нас есть некоторые идеи относительно источников Шекспира при написании пьесы. И текст не должен быть слишком выдающимся. Если на то пошло, он должен быть хуже того, что нам известно; в «плохих» кварто чаще всего именно так и есть. Ты же знаешь, что такое «плохой» кварто, да? Хорошо. Тогда ты должен понимать, что здесь совсем, совсем другое. Пришлось бы сфабриковать целую пьесу величайшего в истории человечества драматического поэта, бывшего тогда в расцвете сил. Это невозможно. Между прочим, подобная попытка уже предпринималась, чтобы ты знал.
— Кем?
— Дурачком по имени Уильям Генри Айрленд, еще в восемнадцатом столетии. Отец у него был ученый, Уилли страстно желал произвести на него впечатление, ну, и начал «находить» в старых сундуках документы, имеющие отношение к Шекспиру. Это смешно, но если учесть, в какой стадии тогда были подобные исследования и вообще наука, многие ему поверили. Наверно, ему бы все сошло с рук, если бы он не «нашел» новую пьесу Шекспира — ублюдочное творение под названием «Король Вортигерн», и Кембл поставил ее в «Друри-Лейн». Пьеса, естественно, провалилась. Тем временем великий ученый Мэлоун доказал, что остальные рукописи — тоже фальшивка, и затея потерпела крах. Учти, Айленд был олух, и вывести его на чистую воду особого труда не составило. Паско, обманувший Булстроуда, оказался гораздо ловчее. Но, как я уже сказала, сфабриковать пьесу — задача совсем иного порядка. Простая компиляция не подойдет; это должен быть Шекспир, а он мертв.
— Значит, ты думаешь, что пьеса может оказаться подлинной.
— Я не знаю, пока не изучу оригинал. Я сделаю дословный «перевод» писем Булстроуда, чтобы тебе не путаться в его закорючках, и ты сумеешь читать их без труда. Кроме того, я подготовлю другой документ на основе шифрованных писем, чтобы ты, по крайней мере, увидел, как выглядит этот текст. Если не возражаешь, я хотела бы оставить письма здесь и подвергнуть их элементарной проверке. Если они на самом деле написаны не в семнадцатом столетии, мы славно посмеемся и забудем обо всем. С этого я и начну. Если же они подлинные, я пришлю их тебе по электронной почте, а также сообщу имя человека, хорошо разбирающегося в шифрах. Если мы расшифруем письма, это даст нам огромное преимущество перед Булстроудом. Ведь у него данных документов нет, а именно в них содержится информация о местонахождении рукописи пьесы, понимаешь?
Крозетти понимал.
— Спасибо, Фанни, — сказал он. — Я чувствую себя полным ничтожеством.
— Я же говорю — возможно, еще не все потеряно. Хотелось бы мне встретиться с твоим Булстроудом и сказать ему, что я думаю обо всех этих трюках. Давай начнем с «перевода» шифрованного текста. Это не займет много времени. Подождешь?
— Нет, мне нужно вернуться на работу. Пришли сразу, как сделаешь, ладно? Я не силен в криптографии, но, может, тут использован метод подстановки. Вряд ли в те времена придумывали что-то сложное.
— Ох, ты еще можешь сильно удивиться. Есть древние зашифрованные документы на французском языке, которые до сих пор никто не расшифровал. Хотя… вдруг нам повезет.
— Кто твой эксперт по шифрам, о ком ты говорила?
— А, Клим? Он тоже поляк, но эмигрировал сравнительно недавно. Занимался дешифровкой в Варшаве, в военной контрразведке. Здесь он стал водителем катафалка. Если ты сейчас дашь мне время, я сделаю все в два счета. И не переживай слишком из-за своей оплошности, дорогой. В конце концов, в деле замешана женщина, а ты еще молод.
Крозетти, однако, чувствовал себя ровесником Фанни. Он поплелся из библиотеки и на автобусе доехал до магазина. Там уже работала новенькая — Памела, настоящая выпускница Барнарда, типичная интеллектуалка, хотя и привлекательная, невысокая и хорошо сложенная, обрученная с кем-то с Уолл-стрит. Возникло чувство, будто Кэролайн Ролли никогда и не было здесь, разве что Глейзер мог припомнить, что она исчезла, не сообщив ему о вклейках из «Путешествий» Черчилля. Тем не менее, когда Крозетти вошел в магазин, Глейзер остановил его и увел в свой маленький кабинет.
— Вы просили сообщить, если Ролли даст о себе знать, — сказал он. — Взгляните вот на это.
Он вручил Крозетти гладкий, слегка помятый коричневый конверт, похоже, иностранный. Штамп был британский, марка лондонская. Внутри Крозетти обнаружил письмо, написанное прекрасным почерком Ролли, черными чернилами на плотной кремовой бумаге. Он почувствовал, как лицо вспыхнуло, а сердце пронзила боль, и с трудом удержался, чтобы не поднести бумагу к носу и не понюхать ее.
Дорогой Сидни!
Пожалуйста, простите, что бросила Вас в разгар неприятностей и не сообщала, что со мной происходит. Магазин снова откроется не скоро, и я надеюсь, что у Вас хватит времени подыскать мне замену. Это нехорошо с моей стороны — не позвонить Вам раньше, и я очень сожалею об этом. Случилось вот что: мне пришлось уехать в Лондон по срочному семейному делу, которое обернулось новыми карьерными возможностями. По-видимому, я останусь в Британии на неопределенный срок.
Хорошая новость для Вас состоит в том, что я продала карты и вклейки из уничтоженного Черчилля по гораздо более высокой цене, чем, по моему мнению, можно выручить на американском рынке, — за 3200 английских фунтов! У них здесь ненасытный аппетит на любые материалы, имеющие отношение к славной английской истории. После обмена сумма составила 5712 долларов 85 центов. Я перевела Вам деньги, уплатив все, что положено, из своего кармана, чтобы избавить Вас от любых возможных неудобств.
Попрощайтесь от моего имени с миссис Глейзер и Альбертом. Вы всегда были добры ко мне гораздо больше, чем я того заслуживала.