– Что это значит?
– Соединенные Штаты,– пояснил Феликс.– Конгресс ввел законопроект о запрете клонирования умерших. ОЛИВ протестует.
Следующий кадр показал яростную драку за стенами церкви в Берлине. Никто так и не понял, почему она началась.
– Подумать только! – Феликс взял пульт и стал переключать каналы.– В Индонезии участников ОЛИВ травят слезоточивым газом!
– Ничего, ждать уже недолго. Когда ребенок родится… В этот миг в передачу вклинился диктор из Си-эн-эн, объявив, что Ватикан подготовил обращение к миру.
Феликс сел на диван. Проповедники неделями вещали с экрана о клоне, грозя адским огнем и анафемой тем, кто посмеет в него поверить. Один, впрочем, заявил, будто клон говорил с ним во сне, призывая удвоить пожертвования ввиду близящегося Судного дня.
Вид толпы на площади Святого Петра в Риме настроил Феликса на ностальгический лад. Он будто перенесся в тот день, когда стоял здесь один ранним утром, а статуи святых с колоннады непревзойденного Бернини смотрели на него в мраморном величии. Ему тогда было семнадцать. Немного их собралось тем утром – верующих, что направлялись в «новую» базилику, выстроенную каких-то шестьсот лет назад на месте старой, еще константиновских времен. Здесь был похоронен святой Петр. Над его могилой под каменным сводом склепа вознесся высокий алтарь, а над тем, в свою очередь,– извитые колонны, увенчанные куполом Микеланджело. В Евангелии от Матфея Христос говорил: «Ты, Петр, и на камне сем я создам Церковь Мою». В результате раскопок под алтарем, проводившихся в тысяча девятьсот тридцать девятом году, было обнаружено древнее захоронение с человеческими костями, предположительно святого Петра. В этой базилике Феликс пал на колени перед могилой, обещав свое сердце Христу через его апостола.
Он вспомнил, как молился Петру – некогда простому рыбарю, покоящемуся среди роскоши, которой он всегда сторонился. Над его склепом стоял позолоченный трон с бронзовым балдахином, алтарь из мрамора, потиры, усыпанные драгоценными камнями… Даже в семнадцать лет Феликс заметил это.
Теперь он смотрел, как ветер развевает папский флаг, белый с красным, свисающий с центрального балкона собора, откуда понтифик сообщит миру свое мнение о клоне. Что бы, интересно, сказал святой Петр о папстве? История повидала немало наместников Божьих, и набожных, и воинственных. Даже сейчас Папа совмещал в себе три независимые роли: монарха Святого престола, главы Римско-католической церкви и суверена города-государства Ватикан, самого маленького государства на свете с огромным мировым влиянием.
Папа появился на балконе в крошечной белой шапочке, называемой пиуской. Феликс вдруг заметил ее удивительное сходство с еврейской ермолкой – зримое напоминание об иудейских корнях христианства.
– Братья и сестры,– произнес голос, дублированный переводчиком.– Вы собрались здесь, чтобы услышать мнение Церкви о пресловутом клоне. Наш Спаситель однажды уже высказался по этому поводу в Евангелии от Матфея, главе двадцать четвертой: «Иисус сказал им в ответ: берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, ибо многие придут под именем Моим и будут говорить: я – Христос, и многих прельстят».
Мэгги приподнялась на кровати.
– Зачем он так? – Она чуть не плакала. – Ведь он нас даже не видел!
– Ему и незачем,– сказал Феликс.– Встретиться с нами – значит подтвердить слух и доказать нашу состоятельность.
Окажись Феликс сейчас на площади, он все же освистал бы этого преемника Петра, который не нашел ничего другого, как процитировать Библию – непререкаемый источник для всех христиан. Голос Папы был твердым и по-отечески любящим. Он напомнил Феликсу собственного отца, который точно так же журил его за ошибки.
– «Тогда если кто скажет вам: вот, здесь Христос или там,– не верьте»,– продолжил понтифик.
Откуда-то из глубины прошлого до Феликса долетели отцовские слова: «Слушай меня, сын. Слушай внимательно».
Папа распростер руки, будто желая заключить всех пришедших в объятия.
– «Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных».
Клубок воспоминаний разматывался дальше, и вот уже Феликс смотрел на самого себя, девятилетнего, видел руки отца на плечах, слышал горькие слова: «Повтори, что я сказал, Феликс. Ты не еврей. Повтори».
– « Вот, Я наперед сказал вам », – отдавался голос понтифика у Феликса в голове, хотя он больше не видел ни его, ни собора, ни площади.
Всю жизнь его преследовал образ безликого мальчика в ермолке, бегущего через Центральный парк от толпы мальчишек, гонящих его с криками: «Жид, жид, покажи рога!»
– «Итак, если скажут вам: вот Он, в пустыне,– не выходите; вот Он, в потаенных комнатах,– не верьте».
– Повернись же, малыш. Дай увидеть, кто ты, – прошептал Феликс.
– «Ибо, как молния исходит от востока…»
Мальчик обернулся.
– «…и видна бывает даже до запада…»
Как в старой семейной киноленте, он склонил голову и улыбнулся.
– «…так будет пришествие Сына Человеческого».
– Феликс, зачем он это говорит? – сокрушалась Мэгги. Но Феликс не слышал ее. Он смотрел в свое собственное лицо, лицо девятилетнего мальчишки. Мать по секрету рассказала ему легенду под названием Хаггада, о том, как евреи бежали от фараона, и дала маленькую шапочку с наказом не надевать ее на людях. Он не утерпел и похвастался ею перед приятелем, который тут же растрепал друзьям, что Феликс – еврей. Хуже всего была не погоня, а реакция отца, когда он узнал о случившемся. Он отвел Феликса домой к приятелю и стал убеждать его родных, что Росси не иудеи.
– «И вдруг, после скорби тех дней, солнце померкнет, и луна не даст света своего…»
Феликс готов был провалиться сквозь землю. Тщетно умолял он отца не ходить к остальным. Отчаявшись, мальчик выбежал на улицу.
– «…и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются…»
Он даже не видел машины, которая сбила его и тащила квартал по дороге. Все, что осталось в памяти,– это машина « скорой помощи », больница и лицо человека, которого он потом узнал по плащанице. Их встречу он запомнил навсегда, и каждый день, прожитый после, мечтал ее повторить.
– «.. .Тогда явится знамение Сына Человеческого на небе… О дне же том и часе никто не знает, ни Ангелы небесные, а только Отец Мой один».
Феликс подошел к Мэгги и обнял ее, проникнувшись общим духом уныния, словно их надежду объявили вне закона. Он помог Мэгги лечь, сел рядом и взял ее за руку. Папе, видимо, передалось настроение собравшихся на площади людей, поскольку заканчивал он в ободряющем ключе:
– Братья и сестры, плащаница Христова принадлежит Церкви и охраняется самым тщательным образом. Ответственные лица уверяют, что она в целости и сохранности. Никакой кражи реликвии или ее части не было и быть не могло.