— Вы не можете его найти. И я не могу его найти. Он осведомитель, и его жизнь будет в опасности, если станет известно, что он часто навещает инквизитора еретических заблуждений. — Сознавая, как неправдоподобно звучит мое объяснение, я попытался сделать его более убедительным. — Это он сообщил мне о местонахождении Жордана Сикра. Он работал по моему поручению в Каталонии, а Жордана знал еще со времен своего заключения. Он подвергал себя большому риску, придя сюда. Потом он ушел… и, честное слово, я знаю только то, что через восемнадцать месяцев он будет в Але-ле-Бэн.
В продолжение краткого затишья собрание переваривало эту информацию. У приора был смущенный вид, у епископа — растерянный, у сенешаля — откровенно недоверчивый.
— Восемнадцать месяцев… — пробормотал он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Как удобно.
— Очень удобно, — поддержал Пьер Жюльен. — А можем ли мы узнать имя этого загадочного союзника?
— Вам это ничего не даст. У него много имен.
— Тогда назовите их все.
Я заколебался. Я и правда не хотел вовлекать в это дело моего бесценного помощника. Но, зная, что мое упорство может быть воспринято как отказ подчиниться трибуналу, я неохотно назвал все имена. В конце концов, я сделал это ради его же блага; пусть лучше его знают как служащего Святой палаты, чем проклянут как еретика.
Кроме того, я предоставил Пьеру Жюльену его effictio, и настоятельно посоветовал действовать с осторожностью, если он планирует допросить неуловимого С в качестве свидетеля.
— Если вы задержите этого человека, никому не объясняйте причины, — сказал я. — Его нужно задержать как совершенного, а не шпиона.
— То есть он совершенный?
— Он притворяется совершенным.
— И он передал вам трактат о бедности?
— Нет, конечно. Зачем совершенному книга Пьера Жана Олье?
— Ага! Значит, вы признаете, что он совершенный?
— Тьфу ты! — Я терял терпение. — Отец Гуг, это безумие не может больше продолжаться. Вы же знаете, что эти обвинения безосновательны. Вы будете моим поручителем? Одним из моих многих поручителей?
Приор пристально и мрачно поглядел на меня, помолчал, потом нахмурился, вздохнул и уклончиво ответил:
— Бернар, я знаю, откуда у вас этот трактат. Вы мне говорили, помните? И я знаю, где ваши страсти овладели вами. — Я в ужасе вытаращил глаза, а он прибавил: — Возможно, они завели вас дальше, чем я думал. Я предостерегал вас, Бернар. Мы с вами об этом долго разговаривали.
— Вы?..
— Нет, я не нарушил тайну исповеди. Я только выразил свои сомнения.
— Ваши сомнения? — Я был взбешен. Нет, этими словами не выразить моего гнева. Я весь обратился в ярость. Я был вне себя. Я мог бы убить его. — Да как вы смеете! Да как вы смеете даже вообразить себе, что вам дано судить меня? Вы, безмозглый, тупой, безвольный слизняк! Да кто вам сказал, что вы способны уразуметь мои слова или поступки?
— Брат…
— Подумать только: и я отдал за вас свой голос! Чтобы вы предали меня ради человека с мешком шерсти вместо головы! Вы ответите за это, Гуг, вы ответите перед Господом и Великим Магистром!
— Вы всегда были вероотступником! — закричал приор. — Хотя бы в вопросе Дюрана де Сен-Пурсена и его работы…
— Да вы с ума сошли! Спор об определениях!
— Вы склонны к ереси! Не отрицайте этого!
— Я решительно это отрицаю!
— Так каков же будет ваш ответ? — вдруг встрял Пьер Жюльен. — Значит, мы запишем, что вы отказываетесь признать себя виновным, брат Бернар?
Я в замешательстве уставился на него. Но увидев, что нотарий ждет, я со злостью выпалил:
— Отказываюсь! Да, я не виновен! И есть люди, которые готовы поручиться за меня! Инквизиторы! Приоры! Каноники! У меня немало друзей, и я обращусь к Папе, если потребуется! Весь мир узнает о вашем злодейском заговоре!
Говоря это, я сам понимал, что все это пустые угрозы. Чтобы собрать всех этих союзников, потребуется время, а времени у меня было в обрез. Пока я буду писать и отправлять письма, жизнь моей возлюбленной будет в опасности. Я не сомневался, что Пьер Жюльен без колебаний применит дыбу. И посему, предрекая проклятье моим врагам, я одновременно обдумывал возможности побега. Я мысленно обозревал оставшиеся в моем распоряжении средства и спрашивал себя, можно ли к ним обратиться.
— Как твое имя, женщина? — спросил Пьер Жюльен. Я услышал, как она отвечает, что ее имя Алкея де Разье.
— Алкея де Разье, вы обвиняетесь как упорствующая в ереси. Клянетесь ли вы на Святом Евангелии говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды, в отношении греха ереси?
— Алкея, — вмешался я, — вы должны потребовать отсрочку для обдумывания ответа. Требуйте предъявить имеющиеся против вас свидетельства.
— Молчать! — Сенешаль резко и зло оттолкнул меня. — Отец Пьер Жюльен закончил с вами.
— Свидетельства? — переспросила Алкея, явно недоумевая. Но я уже не мог ей ничего объяснить, потому что Пьер Жюльен сунул ей под нос Священное Писание и потребовал, чтобы она поклялась.
— Клянись! — приказал он. — Или ты еретичка и боишься поклясться?
— Нет, я с радостью поклянусь, хотя и никогда не лгу.
— Тогда поклянись.
И она поклялась, с улыбкой глядя на Евангелие, а я почувствовал страх. Ибо я знал, что ни одна другая женщина в жизни не уклонялась так далеко от пути истинной веры, как Алкея. И я знал, что она даже не попытается скрыть это обстоятельство от своих мучителей.
— Алкея де Разье, — продолжал Пьер Жюльен, — доводилось ли вам слышать, чтобы кто-нибудь учил или свидетельствовал, что Христос и апостолы его не владели ничем ни лично, ни сообща?
— Алкея, — спешно встрял я, пока она не успела ответить и оговорить себя своим собственным языком, — требуйте отсрочки для обдумывания, требуйте предъявить вам свидетельства.
— Молчать! — В этот раз сенешаль нанес мне удар в голову, и я, развернувшись, в ответ ударил его по руке.
— Только попробуйте тронуть меня еще раз, — предупредил я, — и вам не поздоровится.
Глаза Роже зло блеснули.
— Да ну? — усомнился он, щерясь в ужасной улыбке.
И тут Пьер Жюльен потребовал, чтобы меня удалили из зала, и Роже выразил готовность проделать это самолично. Я обратился было за поддержкой к приору, но сенешаль силой пресек мои попытки, схватив меня за руки и попытавшись вытолкать меня вон.
Как бы вы поступили на моем месте? Станете ли вы осуждать меня за то, что я наступил ему на ногу, и когда он ослабил хватку, двинул локтем ему в ребра? Не забудьте, пожалуйста, что я был подло предан этим человеком, которого так долго считал своим другом. Не забудьте, пожалуйста, что мы сошлись с ним в смертельной борьбе, которая просто должна была вылиться в физическое насилие.