Он выдержал драматическую паузу и вытер слезу.
Михаил слушал, наполовину сочувствуя, наполовину испытывая неприятное ощущение. Он казался себе кем-то, кто случайно обнаруживает, что человек, которого он считал абсолютно здоровым, на самом деле калека. Михаил вообще не ставил ни во что человека, жалующегося на судьбу и горюющего о своих страданиях. А в случае с Александром для этого и не было никаких оснований, но слепая, самоуничижительная привязанность молодого человека к жене трогала Михаила вопреки собственной воле.
— Случалось ли и с Вами такое, Василович? — спросил король. — Поняли ли Вы хотя бы раз слишком поздно, что когда Вы стояли на распутье, то выбрали неверный путь к счастью?
— Увы, случалось, — ответил Василович, но не добавил к этому, что речь идет о таком же распутье, о той же самой женщине и о том же пути к счастью.
— Вы сказали, что готовы поставить Ваших друзей в известность о готовности короля отречься, — напомнила Драга. — Нужен ли Вам официально оформленный акт?
— Достаточно письменного подтверждения Его Величества.
Глубоко задумавшись, король прохаживался по кабинету. Принятие важного решения стоило ему каждый раз большого нервного напряжения. Это хождение помогало ему как-то скрыть свою нерешительность. Слегка прихрамывающая походка короля напомнила Михаилу движения кенгуру. Рассказывали, что во время гастролей Коклена [104] , игравшего на сцене Белградского национального театра в спектакле Мольера «Мизантроп», знаменитый француз так удачно изобразил походку короля, что вызвал, с одной стороны, гнев правителя, но с другой — хохот всего зала.
Александр наконец заговорил:
— В Белграде это уже всем известная новость. Да и зарубежная пресса писала о том, что королева собиралась нынешним летом на лечение во Франценсбад [105] . Двор выпустит коммюнике, что отъезд королевы намечен на, скажем, конец недели.
— В течение сорока восьми часов, Ваше Величество, — холодно произнес Михаил.
Король пристально посмотрел на него.
— Хорошо, через двое суток. Позднее мы объявим, что, беспокоясь о состоянии здоровья Ее Величества, будем ее сопровождать. Во время ее лечения я якобы буду вести переговоры с фирмой «Шкода» о поставках 75-миллиметровых пушек. Мне это представляется вполне вразумительной причиной нашего отъезда, а Вашим друзьям дает возможность в наше отсутствие инсценировать переворот. Разумеется, мы не сможем потом вернуться в Сербию. — Он остановился и спросил: — Считаете Вы это убедительным?
— Более чем, Ваше Величество.
— Во всяком случае, это не выглядит так, как будто мы бежим в страхе за нашу жизнь, а как-то достойней. — Александр обратился к королеве: — Я напишу письмо прямо сейчас. Где мне взять ручку и бумагу?
— В моем письменном столе. В ящике лежит бумага с твоим вензелем.
Когда король вышел, Драга сказала Михаилу:
— Я свою часть выполнила, Мика, теперь дело за тобой.
— Я сделаю все, что смогу, Драга.
Она одарила его печальной улыбкой.
— Когда-то я очень Вас любила. Если бы только Вы любили меня чуточку больше…
У него сжалось сердце. Долгий день был и без того напряженным, но в этот момент его накрыла волна разочарования и боли от безвозвратной утраты.
— Гораздо больше, чем чуточку. Я был законченным идиотом, Драга. Может быть, тебя утешит, если я скажу, что мне больно за нас обоих.
Она устало улыбнулась.
— Нет, обо мне жалеть не стоит. Останься я с Вами, я никогда бы не стала королевой Сербии.
Позади них со скрипом отворилась дверь, и вошел король. Он живо протянул Михаилу лист бумаги, на котором было нацарапано следующее:
Этим письмом я официально заявляю о своем намерении покинуть Сербию вместе с моей любимой женой, королевой Драгой, и, таким образом, отказываюсь от престола. Обязуюсь покинуть страну не позднее 31 мая 1903 года (по старому стилю), или соответственно не позднее 13 июня 1903 года (по новому стилю).
Письмо было подписано, внизу стояла дата.
— Вы довольны этим? — спросил он. — Три дня нам просто необходимы. В конце концов, нам нужно собраться. Есть кое-какие вещи, которые очень не хотелось бы оставлять, к примеру бриллианты из короны.
Он по-прежнему напоминал шаловливого мальчишку в первый день каникул.
Его хорошее настроение встревожило Михаила. Не значит ли это, что Александр снова взялся плести интриги, и не возникнут ли в связи с этим неожиданности? Однако улыбка в ту же секунду исчезла с лица короля, он выглядел скорее подавленным.
— Жребий брошен, Драга, — сказал он. — Назад пути нет.
Она ласково провела рукой по его лицу.
— Да, нет. И я уверяю тебя, мы никогда об этом не пожалеем.
— Вы можете быть свободны, Василович, — сказал Александр неожиданно неприязненным тоном, демонстративно повернувшись к Михаилу спиной. Капитан отдал честь, король пренебрег ответом.
Проходя через холл, Михаил бросил взгляд на чучело бурого медведя, добытого в свое время Миланом на охоте, и у него кольнуло в сердце. Долгое время после смерти Милана в его памяти король возникал как умирающий — бледный, измученный болезнью подавленный человек. И вдруг перед ним возник облик Милана таким, каким он знал его в лучшие годы, — совершенно живым. Живым и бессмертным, какими могут быть только очень любимые умершие.
Неуклюжее чучело было довольно странным памятником для бывшего короля, но Михаил воспринимал его как памятник, который подходил для Милана лучше, чем статуя или памятная доска. Михаил задержался на момент перед медведем и почтил память умершего друга молчаливым поклоном. Внезапно он почувствовал чью-то руку на своем плече. Обернувшись, он увидел явно растерянное лицо Наумовича.
— Что они от Вас хотели? — Он пытался говорить тихо. В холле, кроме них, никого не было, но дверь в приемную оставалась открытой, и оттуда доносились оживленные разговоры и хождение.
— Кого Вы имеете в виду? — спросил Михаил, несмотря на то, что более чем хорошо понял полковника.
— Король и королева. Что они хотели? — Это был голос насмерть испуганного, отчаявшегося человека, хотя в то же время голос пьяного, что Михаил, естественно, заметил.
Еще с момента встречи в крепости он сомневался, было ли разумным вовлечь Наумовича в заговор. Он знал о его неважной репутации, а поведение Наумовича при встрече только усилило недоброе чувство у Михаила.