– Не уверен, – честно ответил Богдан, предварительно подумав. – То есть вообще люблю, но только когда они меня не трогают.
– В каком смысле? – смешалась Настя. – Какие дети тебя трогают?
– Да пока никакие, – улыбнулся он. – Просто не люблю, когда в гостях кого-нибудь надо успокаивать, хвалить – не умею я хвалить, если мне не нравится, как ребенок поет или если он шепеляво рассказал стих. Я вот лучше могу, но я же не лезу выступать. В общем, не люблю, когда мне навязывают чужих детей. Я уже по твоему лицу вижу, что сморозил что-то ужасное. Ты пойми, я тебе врать не хочу. Раз ты спросила, я ответил. Ведь для тебя это почему-то важно, да? Женщины просто так подобные вопросы не задают?
«Вот я влипла!» – прижала уши Настасья и начала с преувеличенным усердием ворошить салатные листья.
– Настя, я тебя разочаровал? – Богдан отодвинул тарелку и попытался заглянуть ей в глаза. Ничего у него не вышло, так как собеседница отчаянно косила, словно загнанный лисой заяц.
– Просто вдруг передачу вспомнила, – довольно коряво соврала Настасья, не придумав ничего более приемлемого. – Там говорили про детей, про человеческую психологию, про то, что отцы не платят алименты и почему так происходит.
Мысленно простонав, она затолкала в рот здоровенный лист салата и, аж прослезившись, начала его старательно жевать. Это было всяко лучше, чем выдавать подобные перлы. Главное, такой тонкий намек! Так бы и заклеила сама себе рот каким-нибудь суперклеем. Вот почему в присутствии Богдана она так стремительно и необратимо глупеет? Ведь в обычной жизни она вполне уравновешенная, неглупая тетка, а с Богданом ведет себя, как малолетняя школярка, выпрашивающая у мамы помаду.
– Это какая-то логическая цепь, в которую я затесался, или у тебя просто со мной именно такие ассоциации? – ухмыльнулся шеф, простодушно улыбаясь. Наверняка он знал, как ему идет эта улыбка. И без того довольно интересный внешне, улыбаясь, Богдан превращался и вовсе в писаного красавца.
«И угораздило же меня в такого влюбиться!» – сумрачно констатировала Настя, пытаясь проглотить безвкусную китайскую капусту.
– Мне действительно интересно, – после паузы уточнил Богдан, чтобы не оставить ей путей для отступления.
– Это что-то на уровне подсознания, – выдала Настасья самую, на ее взгляд, нейтральную версию. – Сама не знаю, почему вдруг спросила. Но раз уж мы обедаем вместе, почему бы не поболтать? Это мы с Лизой сегодня утром как раз обсуждали мужскую психологию.
– И к какому выводу пришли? – оживился Богдан. – Привет ей, кстати.
– Непременно передам, – желчно, как ей показалось, ответила Настя. – Ни к какому выводу не пришли. Женщины не понимают мужчин, а мужчины – женщин. Какие уж тут могут быть выводы? Тысячелетняя практика породила массу теорий, и ни одна из них не имеет права считаться универсальной.
– Это верно. Вот, например, ты для меня – загадка. – Богдан сыто откинулся на стуле. – Знаешь, у меня в детстве был кубик Рубика. Страшный дефицит по тем временам, но мама достала. Я так и не научился его собирать. Разобрал в одну минуту, а собрать заново не смог. Крутил, вертел, измучился, а так и не разгадал секрет. Целый год пытался, в журнале даже печатали схему сборки, но я хотел сам. Упрямый был, как осел. В результате пришлось отодрать от него цветные наклейки и переклеить, чтобы кубик снова выглядел целым. Только после этого я немного успокоился. Так вот ты представляешься мне такой же головоломкой: чем больше я с тобой разговариваю, тем сложнее и загадочнее ты мне кажешься. И это скорее хорошо, чем плохо.
Побагровев от всплеска адреналина в организме, Настя торопливо запихнула в рот еще один лист и снова начала сосредоточенно двигать челюстями, чтобы не сморозить еще какую-нибудь чушь. А чушь, она это чувствовала, была где-то на подходе и так и рвалась наружу, чтобы опровергнуть загадочность хозяйки.
И что она в результате получила от совместного обеда? Какой-то невнятный намек на флирт, не совсем ясные комплименты вроде бы, а может, и не комплименты вовсе, и никакой информации об его отношении к Лизе и их будущему. Не спрашивать же прямым текстом, мол, а когда вы собираетесь жениться и готов ли ты платить моей сестре алименты! Или спросить? Почему бы и нет? Зато можно будет спать спокойно.
Все человеческие проблемы от того, что люди перестали друг с другом разговаривать. Разучились. Они что-то додумывают за оппонентов, выстраивают целые теории на основе пары случайных фраз или поступков, а нет бы прямым текстом спросить. Глядишь, и жизнь бы наладилась, и нервы были бы целы. Кстати, у мужчин это встречается гораздо реже. Они любят спросить что-нибудь эдакое прямо в лоб, в связи с чем постоянно конфликтуют с женщинами. Обусловлен сей факт тем, что дамы более мнительны, более ранимы, именно они и придумали подтексты в обычных диалогах и почему-то убеждены, что мужчины этот подтекст должны понимать. В общем, Настя тоже была сторонницей подтекстов и не нашла в себе моральных сил спросить прямо, оправдав себя формулировкой «в конце концов, это не мое дело!».
По дороге к кабинету к Насте снова примотался Няндомский. По логике, незамужнюю женщину на излете репродуктивного возраста такой экземпляр должен был интересовать со всех точек зрения: и время провести, и самооценку приподнять, да и забеременеть, если повезет. Может быть, она бы и заинтересовалась, только проблема была в том, что голова была занята совсем другим. И этого другого в голове было столько, что никакой молодой, красивый менеджер туда уже не помещался. Но помня настоятельное требование Дарьи «не профукать кадр», Настасья на автопилоте таскалась с ним то в кино, то на выставки. Происходило это по выходным – хорошо еще, что на неделе Алексей со своими ухаживаниями не перегибал, ограничиваясь улыбочками и комплиментами в офисе. Но сегодня он вышел за рамки обычной программы, прижав Настю к стене на виду у сытой и заскучавшей публики, неторопливо разбредавшейся из рабочего кафетерия на трудовую вахту, и строго спросив:
– Почему ты обедала с Бергерцевым?
При этом он так страшно шевелил бровями, что Настасья поневоле почувствовала себя изменщицей и начала зачем-то оправдываться:
– Так он сам сел, поговорить хотел. Между прочим, ты мог бы сам ко мне подсесть!
Вообще она любила обедать с бухгалтерией, а не с мужиками, и вариант этот брякнула просто так, поскольку лучшая защита – нападение. Но Алексей неожиданно подобрел и задумчиво согласился:
– Действительно, чего нам скрывать-то? Мы ж совершеннолетние.
– В смысле? – перепугалась Настя, мельком подумав, что после массового дефиле сотрудников мимо их разборки скрывать-то уже на самом деле нечего.
– Давай обедать вместе! – предложил Алексей таким тоном, словно это был как минимум намек на интим. А может, и был? Но Настя трусливо решила, что лучше намеков не понимать и продолжать строить из себя дуру. Самое страшное, что неотвратимо надвигалось Восьмое марта, и еще неизвестно, что юный ухажер решит ей преподнести в этот «судный» день. Хорошо еще, если не себя любимого. А вот что, если он подарит что-нибудь неприлично, запредельно дорогое и захочет, так сказать, адекватной отдачи?