— Я не знала, проснулись вы или спите…
Но это не был голос Шеннон.
Силуэт приблизился, и, несмотря на темноту, Августус разглядел женщину, которая, как он уже понял, была его женой.
Кровь похолодела в его жилах:
— Что вы здесь делаете? Разве я вам не запретил покидать Лондон?
— Венет предупредил меня, — ответила Трейси. — Но что он может, этот юнец? Он ничего не знает о нашей старой истории…
— Такой же старой, как и камни, да, — раздался еще один голос.
Пол спальни затрещал под железным концом трости. Августус обернулся и увидел зловещее лицо старого лорда Джозефа Монро. В семьдесят пять лет отец Трейси был сгорбленным лысым стариком с иссохшей кожей и по-прежнему брезгливым взглядом.
— Если бы вы знали, сколько лет я мечтал об этом моменте! — сказал он дребезжащим голосом. — Мне было бы очень жаль, если бы Господь Бог отправил меня в страну душ до того, как у меня появилась возможность насладиться им.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — сухо произнес Августус, — и не имею ни малейшего желания узнать об этом. Убирайтесь!
— Спокойно, Муир, спокойно. — Монро фыркнул.
Августус хотел встать, но Монро приставил ему трость к плечу. Муир оттолкнул рукой трость, но тут в темную спальню вошли еще два силуэта и схватили Августуса.
Это были братья Трейси.
— Что вы здесь делаете? Чего вы хотите?
— Сначала успокоить вас, Августус, — проговорил Монро. — Знайте, что сейчас Шеннон уже в безопасности.
— Шеннон?
— Да. Она уехала вскоре после нашего приезда и теперь уже далеко от Драйбурга.
Монро улыбнулся.
— Я прекрасно знаю, что малышка вам понравилась. Между нами, я должен признать, что это поразительное дитя.
— Она не просто усвоила наши уроки, — добавила Трейси. — Ее импровизации были превосходными. Она очаровала вас. Ах, эти женские выдумки! Надо же: суметь стать необходимой, заставить вас меняться, наконец покорить сердце такого старого медведя, как вы!
— Не удивляйтесь, — сказал Монро. — Мы все знаем. В письмах Шеннон сообщала нам о своих успехах!
— И каких успехах! — воскликнула Трейси. — Кажется, ее ничто не могло остановить. Но кто знает? При других обстоятельствах я охотно поверила бы, что эта шлюшка действительно была бы способна осчастливить вас, Августус.
— Я не верю вам, — процедил Муир сквозь зубы.
— Ваше дело, — усмехнулся Монро. — Тем не менее факт остается фактом. Перед законом и судом Церкви по делам о кровосмесительном прелюбодеянии вы виновны. Вас и ее скоро поместят в надлежащее место.
— Нам не придется представать перед судом, — ответил Августус.
— Вы намекаете на документ об удочерении, подписанный Глэсби в присутствии Уилмота? — спросила Трейси.
Она держала этот документ в руках.
— Этот единственный экземпляр хранится у нас, — сказала она. — Мы сожжем его, и ваша репутация, да и ваша жизнь превратятся в пепел вместе с ним.
— Он не имеет никакой силы, — возразил Августус. — У вас нет главного доказательства, чтобы обвинить меня. Кто в Лондоне вам поверит? — Августус повернулся к Монро: — Ваше слово против моего? Все знают, что мы ненавидим друг друга.
— Кто мне поверит? Никто, признаю, — забавлялся Монро. — Если показаний слуг этого поместья окажется недостаточно, теперь, когда Шеннон получила от нас все, что хотела, она непременно придет в суд, чтобы свидетельствовать против вас. Она вас обвинит, и мы ей в этом поможем. И тогда приговор вынесут только вам. Вам, великому Августусу Муиру! Влюбиться в вашем возрасте! Неужели вы действительно думали, что молодая женщина могла позволить соблазнить себя такому человеку, как вы? — Он вздохнул.
— Я двадцать лет ждал возможности ниспровергнуть вас, Муир. И сегодня, я надеюсь, моя радость столь же сильна, как и ваше разочарование.
Августус посмотрел на Трейси:
— Вижу, за все эти годы вы так и не перешли в другой лагерь. Вы по-прежнему Монро.
— А вы в этом сомневались? Вы упорно держали меня в стороне от всего, что непосредственно касалось ваших дел и нашей семьи!
Августус немного помолчал и спросил:
— Чего вы хотите?
Он мысленно видел, что стоявшие вокруг него довольно улыбаются.
— На троне вскоре утвердится Ганноверская династия, — сказала Трейси. — Вы должны будете употребить все свое влияние, чтобы мои братья стали членами Тайного совета короля.
— Мне вполне подойдет должность в Морском казначействе, — сказал старый Монро. — Увы, я стар! Мне надо заполучить несколько миллионов, те самые, которые вы украли у меня!
— Для себя я ничего не прошу, — добавила Трейси. — Наших дочерей я выдала замуж за ваших самых серьезных конкурентов. Со мной ничего не произойдет даже в случае вашего падения. Ваши зятья с радостью выкупят вашу Факторию. Вам это ничего не напоминает?
Джозеф Монро выпрямился настолько, насколько мог. Он упивался возможностью диктовать свои условия.
— Сделайте то, о чем мы просим, и в Лондоне никто никогда не узнает, что произошло в поместье.
По приказу старика его сыновья освободили Августуса. Тот остался недвижим.
Клан Монро исчез в темноте. Августус слышал звук их шагов и стук трости старого Монро. Дверь его спальни открылась и закрылась. Августус опустил веки.
Он надеялся, что утро никогда не наступит.
Оглядываясь назад, он осознал: ничто не причинило ему столько страданий, как предательство Шеннон.
Но в следующую же минуту Августус открыл глаза. Не подвижные и горящие.
Душевная боль превратилась в далекое воспоминание.
Августус Муир вновь стал самим собой. Его сердце, бившееся с перебоями в последние дни, ожесточилось, став ледяным, как никогда.
— Ладно, — прошептал Августус. — Мы еще посмотрим, кто имеет право диктовать условии…
В тот день, когда ирландский город Дерри, расположенный к северу от Ольстера, пал под натиском английских войск, он был переименован в Лондондерри.
Побежденные католики сохранили право ходить по улицам города и заниматься торговлей, но с наступлением ночи они должны были отправляться на торфяные болота, простиравшиеся за крепостными укреплениями.
Восьмого марта 1718 года из Дублина приехал лорд Клемур.
Когда английский парламентарий увидел, в какой нищете влачат свое жалкое существование католики на торфяных болотах, он сказал с надменным видом:
— Это хорошо.
Этот толстый мужчина в растрепанном парике, уполномоченный лондонским парламентом, рассчитывал как можно скорее выполнить свою миссию и уехать из, как он говорил, «ужасного гнезда шершней», каким ему катался Ольстер.