И тут я кое-что заметил: один из этих человекоподобных силуэтов — маленький, под деревом через дорогу — не шевелился. Не просто не шевелился, а еще и находился не там, где ему следовало быть с учетом положения луны. Вдобавок как раз примерно на уровне глаз у него имелась пара мерцающих точек…
А для тени его гримаса была чересчур похожа на улыбку.
Я окоченел на месте, напуганный и сбитый с толку. Чем больше я пялился туда, тем больше становилась моя уверенность: «оно» — и впрямь человек; но в то же время все это всматривание начало потихоньку сводить с ума мое зрение. Я понимал, что не смогу ничего выяснить, пока не найду способ заставить эту тварь выйти из-под дерева в лунный свет — но тут можно было влипнуть всерьез, дело-то весьма опасное. Однако кем или чем бы ни было то, на что я смотрел, оно, похоже, не собиралось поднимать тревогу или действовать враждебно — и потому я решил, что со мной ничего не случится, если я просто выйду на пару шагов из-под дерева и попробую приглядеться получше.
И я пошел. И дико содрогнулся, когда теневое создание через дорогу зеркально повторило мое движение. Лишь только мы оказались вне покрова теней, я смог четко увидеть, кто это:
Эль Ниньо, маленький филиппинский абориген сеньора Линареса. На нем была та же самая одежда на четыре размера больше нужного — и по какой-то непонятной причине он действительно мне улыбался. Медленно подняв руку, он будто пробовал мне подать некий знак, и на минуту мне стало не так страшно. Попытка общения и улыбка в сочетании с его привлекательными округлыми чертами делали его не совсем угрожающим. Но потом он произвел иной жест: приподняв голову, потянулся рукой и провел пальцем вокруг шеи. В большинстве известных мне частей света этот жест значит лишь одно — но пигмей по-прежнему улыбался, и я еще на несколько секунд засомневался в его пользу, допуская некоторую вероятность того, что неверно его понял. Но случившееся следом никоим образом не утешало: все еще ухмыляясь, он положил ладонь на горло на манер удавки, будто хотел придушить кого-то — а в данном случае, вполне очевидно, вашего покорного слугу.
Вновь задрожав как осиновый лист, я развернулся и кинулся вверх по улице к кладбищу, нисколько не сомневаясь, что человечек, которого я счел убийцей, станет меня преследовать, и что гонка эта — не на жизнь, а на смерть. Я не оглядывался — я видал, как быстр Эль Ниньо, и не хотел снижать скорости даже на секунду. Достигнув северного края огороженного кладбища, я очутился в пределах видимости мисс Говард, стоявшей ко мне спиной. Не желая звать на помощь, я просто ускорил темп в надежде, что она услышит топот моих шагов. Так вскоре и вышло, а когда я оказался примерно в тридцати футах и ей стало видно мое лицо, она выхватила револьвер и отработанным движением прицелилась куда-то у меня за спиной. В немалом облегчении я бежал к ней, не останавливаясь — но потом, увидев, как она побледнела и как в замешательстве опустились ее руки, я притормозил. Она лишь взглянула на меня и пожала плечами; тут я остановился окончательно, хватая воздух, и наконец оглянулся.
Маленького аборигена нигде не было.
Я согнулся, опершись руками в колени, чтобы как следует глотнуть воздуха и сплюнуть, и мисс Говард быстро подошла ко мне.
— Стиви, — тихо заговорила она, — что случилось?
— Слуга сеньора Линареса, — выпалил я. — Эль Ниньо — он был там!
В мгновение ока мисс Говард снова выхватила револьвер, только на этот раз не поднимая его выше бедра.
— Что он делал?
— Просто… наблюдал за мной, — ответил я, окончательно восстановив дыхание. — И делал знаки руками… мисс Говард, кажется, он собирался убить меня. Но странное дело — при этом он все время улыбался.
Свободной рукой она схватила меня за правую руку и потащила к кладбищенским воротам.
— Пошли, — бросила она. — Доктора это заинтересует.
Я никогда не считал себя набожным человеком, правда — но стоило нам миновать ворота, я узрел сцену, поразившую меня такой нечестивостью, что я замер как вкопанный. Место перед нами освещалось отчасти луной, отчасти тусклым мерцанием пары изогнутых уличных фонарей, что стояли аккурат за кладбищенской оградой. Совокупно эти источники света просто не давали ошибиться насчет происходящего: доктор, сняв сюртук и засучив рукава рубашки, склонился над маленьким гробиком. Крышка гроба лежала в стороне, рядом с кучей земли из расположенной рядом вскрытой могилы. Руки доктора в перчатках держали скальпель и медицинский пинцет: он работал споро, но аккуратно, словно человек, разрезающий индейку за столом, окруженным проголодавшимися людьми. Мистер Мур стоял сбоку и смотрел в сторону, прижав ко рту платок. Было ясно — последние несколько минут его тошнит.
— Стоп, — вот все, что я смог вымолвить, когда мисс Говард направилась было к ним. — Не стоит… не стоит сейчас мешать ему. Скажем, когда он выйдет.
Мисс Говард бросила на меня быстрый взгляд, явно говорящий, что она вполне понимает мою неохоту.
— Стой здесь и карауль, — сказала она. — А я все же скажу ему — возможно, абориген не один. Хочешь мой револьвер?
Я посмотрел на него, но покачал головой: как я уже говорил, огнестрельное оружие — не мой стиль. Мисс Говард быстро подошла к мистеру Муру с доктором, и пусть я не слышал слов, крайне встревоженное выражение их лиц видел прекрасно. Но мы слишком далеко зашли, чтобы все бросить на полпути, это понимал даже я, так что эти двое попросту отослали мисс Говард обратно к воротам, и доктор вновь принялся за дело еще энергичней, чем прежде. Я глянул дальше вниз по Боллстон-авеню и увидел, что Сайрус не сводит с нас глаз, явно желая знать, что за чертовщина тут творится.
Я решил было сбегать и рассказать ему, но потом услышал довольный возглас — пожалуй, чуток громковатый с учетом ситуации — со стороны доктора. Я оглянулся и увидел, как он сжимает что-то в обтянутых перчаткой пальцах: не иначе то была пуля. Мистер Мур взглянул на сей предмет и с улыбкой облегчения похлопал доктора по спине. Потом они резво принялись прилаживать на место крышку гроба. Обернувшись к нам с мисс Говард, мистер Мур прошипел:
— Стиви! — громко, как только мог с учетом осторожности — и я, чувствуя, как та часть желудка, что не успела подкатить к горлу при виде Эль Ниньо, собирается присоединиться к прочим, побежал к ним.
Запах земли и гниения ударил мне в нос за целых десять ярдов, хотя, когда я добрался до могилы, они, по счастью, уже успели вернуть крышку на место. Теперь мне и мистеру Муру предстояло с помощью кусков веревки хитро опустить эту штуковину обратно в выкопанную яму — с чем мы справились без особого труда. Это задание отвлекало меня и не давало по-настоящему осмыслить, где я нахожусь — а заодно и что делаю, — но лишь только гроб опустился и мы начали сперва забрасывать могилу землей, а потом прикрывать ее большими кусками дерна, осторожно срезанными до того мистером Муром, мне наконец удалось разглядеть все эти надгробья и памятники вокруг.
Вздрогнув, я сообразил, что стою на могиле маленького Томаса Хатча. Быстренько сменил положение, дабы подсобить с другой стороны, и покосился на надгробья Мэтью и Томаса. Они ничем не отличались друг от друга, кроме вырезанных слов. В верхней части значились имена мальчиков и годы жизни, а под каждым была надпись «Любящий сын Элспет и Дэниэла». Но ниже этих слов расположились две разные цитаты. Томасова гласила: «Агнец, ушедший безвременно к Агнцу», а у Мэтью — «Верующий в Меня не умрет вовек». Внизу на каждой плите, буквами поокруглей и не такими тяжеловесными было выведено: «С вечной любовью, мама».