— Я… — Доктор с трудом подбирал слова — редкое зрелище. — Я не был уверен.
— Вы проделали весь этот путь в Боллстон-Спа по просьбе помощника окружного прокурора потому, что не были уверены? Попробуем задать вопрос иначе, доктор: вы подозревали, что виновница нападения — мать Клары?
— Да, подозревал.
— Понимаю. Итак, вы приезжаете в Боллстон-Спа, проводите каждый час бодрствования с девочкой, которая за три года ни слова не сказала ни единой душе, используете все возможные трюки и приемы вашей профессии…
— Я не использую трюков, — бросил доктор, начиная выходить из себя. Но мистер Дэрроу не остановился:
— …чтобы эта девочка понадеялась на вас и поверила, что вы стараетесь помочь ей, тогда как сами вы все время подозревали, что стреляла в нее на самом деле ее же мать. И вы искренне просите нас поверить, что ни одно из ваших подозрений никак не выдало себя при занятиях с этим ребенком, ни разу за эти десять дней?
Доктор напряг челюсть с такой силой, что его следующие слова едва можно было разобрать:
— Я не прошу вас ни во что поверить. Я рассказываю вам, что произошло.
Но мистер Дэрроу вновь игнорировал его высказывание.
— Доктор, свое психическое состояние после потери Пола Макферсона вы описали нам как «озадаченное» и «встревоженное». Будет ли справедливо сказать, что вы до сих пор озадачены и встревожены по этому поводу?
— Да.
— Озадачены, встревожены — и потенциально дискредитированы в глазах коллег, полагаю, если расследование покажет, что смерть Пола Макферсона была вызвана тем, что он не получил необходимого ему количества заботы и времени у вас в Институте. Ведь, как вы говорите, вы не смогли уделить этому мальчику «безраздельного внимания». И его не стало. И тогда вы приезжаете сюда, преисполненный вины за мертвого ребенка и подозрений относительно обвиняемой. И вдруг встречаете маленькую девочку, которой можете уделить ваше «безраздельное внимание» — которую можете спасти от участи, постигшей Пола Макферсона. Но только — только — если найдется разгадка тайны, держащей девочку в безмолвии все эти годы. И тогда — вы создаете разгадку.
— Я ничего не создавал! — возразил доктор, безотчетно хватаясь за свою левую руку.
— Вы так уверены, доктор? — уточнил мистер Дэрроу, повышая голос. — Вы уверены, что не заронили в сознание Клары Хатч — как мог только умный алиенист — идею о том, что виновницей была ее мать, а не какой-то сумасшедший, испарившийся и так и никогда не пойманный — лишь ради того, чтобы она снова могла говорить и радоваться счастливой жизни?!
— Ваша честь! — выкрикнул мистер Пиктон. — Это вопиющая травля свидетеля!
Но судья Браун отмахнулся от него.
Видя это, мистер Дэрроу продолжал:
— Одна лишь проблема, доктор, одно лишь препятствие. Чтобы ваша схема — ваша и обвинения — сработала, моя клиентка должна отправиться на электрический стул! Но что же это будет значить для вас? Что вы будете реабилитированы — в собственном сознании и в глазах коллег, а дело Макферсона окажется более чем уравновешено делом Хатч! Ваша драгоценная честность будет восстановлена, и обвинение штата сможет закрыть дело о неразгаданном убийстве! Простите меня, конечно, доктор, но я не готов пойти на такую сделку. В этой жизни случаются трагедии, на которые нет ответов!
Внезапно, таким жестом, от которого мистер Мур, мисс Говард и я лишились дыхания, мистер Дэрроу схватил свою левую руку, точно копируя действия доктора; потом он отпустил ее, дав понять, что знает, знает откуда-то тайну прошлого доктора.
— Да — трагедии без ответов, доктор, о чем вы прекрасно осведомлены! И попытка подвести итоги и закрыть счета ничего не изменит! Затягивание петли вины на шее моей клиентки не вернет силы парализованной руке Клары Хатч и не оживит Пола Макферсона. Все совсем не так просто, доктор, не так объяснимо. Сумасшедший совершил преступление и исчез. Мальчик зашел в умывальную и повесился. Ужасные, необъяснимые события — но я не позволю ни вам, ни обвинению растерзать мою клиентку лишь потому, что вам жизнь не мила без объяснений! Нет, сэр, — не позволю! — Обернувшись к присяжным, мистер Дэрроу воздел толстый палец к небесам, потом уронил руку, словно внезапно почувствовав полное изнеможение. — И я надеюсь — и, может, даже молюсь, — что вы, джентльмены, тоже этого не позволите. — Тут он вздохнул и проследовал к своему месту со словами: — У меня больше нет вопросов.
Казалось, что с тех пор, как мистер Дэрроу начал говорить, прошло немало времени, и я вроде бы никогда раньше не испытывал к доктору такого сочувствия, как в тот момент — когда его отпустили со свидетельского места, и он медленно пошел обратно, туда, где сидели мы. Я знал, каково ему, как глубоко ранили его слова мистера Дэрроу — и потому, когда он не остановился у своего кресла, а побрел дальше, к выходу, я вовсе не удивился. И ни шагу не сделал вслед за ним, понимая, что несколько минут ему лучше побыть одному — но едва судья объявил перерыв до десяти утра следующего дня, я метнулся к выходу, Сайрус и мистер Мур — за мной по пятам.
Доктора мы увидели на другой стороне улицы: он стоял под деревом и курил. Когда мы приблизились, он даже не шевельнулся — просто продолжал искоса смотреть на здание суда, сузив глаза. Мы с Сайрусом встали рядом с ним, каждый со своего боку, а мистер Мур подошел и посмотрел на доктора в упор.
— Что ж, Ласло, — осторожно, но с улыбкой, проговорил он. — Думаю, вам у него еще учиться и учиться.
Доктор лишь выдохнул клуб дыма и еле заметно улыбнулся другу детства:
— Да, Джон. Похоже на то…
Потом до нас донесся голос мистера Пиктона, и мы увидели, что сам он появился на ступенях перед залом суда в сопровождении мисс Говард, Айзексонов и Эль Ниньо. Узрев нас, они заспешили в нашу сторону, причем мистер Пиктон пыхтел своей трубкой и будто лупил кулаком по чему-то невидимому.
— Да будь он проклят! — провозгласил он, убедившись, что доктор в порядке. — Нет, ну до чего наглый паршивец, а! Простите, доктор. Он был не прав — чудовищно не прав.
Доктор, не шелохнувшись, перевел взгляд на мистера Пиктона.
— Не прав? — тихо произнес он. — Да, он был не прав — насчет Либби Хатч. И этого дела. Но вот насчет меня?..
Пожав плечами, доктор выкинул сигарету в канаву и в одиночестве зашагал вниз по Хай-стрит.
К полуночи того вторника ставки в «Казино» у Кэнфилда против того, что мы засудим Либби Хатч, поднялись до сотни к одному, и нетрудно было понять, почему: мистеру Дэрроу удалось-таки посеять в сознании присяжных сомнения в баллистических показаниях Люциуса еще до выступления его собственного «эксперта», Алберта Гамилтона, тогда как соображения миссис Луизы Райт о возможном романтическом мотиве убийства обратились в недоказуемые после неожиданного и ужасного «несчастного случая», приключившегося с преподобным Клэйтоном Паркером тем утром на вокзале Гранд-Сентрал. Весьма результативные вопросы мистера Дэрроу относительно побуждений и методов доктора оказались глазурью на этом безрадостном тортике, и всем нам было ясно — если дела пойдут так и дальше, поражение себя ждать не заставит.