— Я прискорбно осведомлен об этом, Мур, уж вы мне поверьте.
— Так что с письмом, доктор? — спросила мисс Говард, потягивая коктейль. — О чем нам хотел поведать наш глубокоуважаемый заместитель министра?
— Боюсь, ни о чем хорошем, — ответил доктор. — Последний раз, когда я получал весточку от Рузвельта, он сообщал, что проводит довольно много времени с Кэботом Лоджем в доме Генри Адамса. [9] Сам Генри сейчас в Европе, однако там его нелепый брат — похоже, держит двор в его столовой.
— Брукс? — поинтересовалась мисс Говард. — Вы находите это скверным, доктор?
— Вы же не считаете, что к нему в самом деле кто-то прислушивается, — вставил Маркус.
— В этом я не вполне уверен, — ответил доктор. — Я отписал Рузвельту, что считаю Брукса Адамса субъектом, склонным к бреду, возможно даже — патологически склонным. В нынешнем письме он утверждает, что скорее согласен в целом с моей оценкой, но все еще видит некоторый прок во многих идеях этого человека.
— Это пугает, — выпучил глаза Люциус. — Все эти бредни насчет «боевого духа» и «крови воинов»…
— Форменный нонсенс, вот что это такое, — провозгласил доктор. — Когда люди, подобные Бруксу Адамсу, зовут к войне, дабы воодушевить соотечественников, они тем самым лишь демонстрируют собственную дегенеративность. Хотел бы я взглянуть на этого крикуна поблизости от поля боя…
— Ласло, — сказал мистер Мур, — успокойтесь. Брукс сейчас в моде, вот и все. Никто не принимает его всерьез.
— Так нет же, такие люди, как Рузвельт и Лодж, воспринимают его идеи всерьез. — Доктор встал и, немного пройдясь, остановился у крупной пальмы в горшке рядом с распахнутым двустворчатым окном, не переставая покачивать головой. — Они там в своем Вашингтоне сейчас, будто школьники, строят планы войны с Испанией — и я вам вот что скажу: война эта изменит страну. Глубоко изменит. И далеко не к лучшему.
Мистер Мур улыбнулся, допивая:
— Вы говорите, как профессор Джеймс. Он утверждает то же самое. Вы, кстати, так с ним и не виделись?
— Не говорите ерунды, — отозвался доктор, слегка смутившись при упоминании своего старого учителя, с которым, по правде сказать, он действительно не разговаривал уже много лет.
— Что ж, — сказал Люциус, пытаясь выглядеть беспристрастным. — У испанцев, допустим, есть веский повод на нас обижаться — мы же как только их не обзывали, от свиней до мясников, из-за их обращения с кубинскими повстанцами.
Мисс Говард выказала озадаченную улыбку:
— Как, интересно, одна персона может являться и свиньей, и мясником?
— Уж не знаю как, но им удалось, — ответил мистер Мур. — Они вели себя как кровожадные дикари, пытаясь задавить бунт, — все эти их концентрационные лагеря, массовые казни…
— Да, но и повстанцы платили им той же монетой, Джон, — вмешался Маркус. — Зверские убийства пленных солдат — и гражданского населения, если то не соглашалось «бороться за правое дело».
— Маркус прав, Мур, — нетерпеливо бросил доктор. — Это восстание не имело никакого отношения ни к свободе, ни к демократии. Оно — ради власти. У одной стороны она есть, другой ее хочется. Вот и все.
— Верно, — пожав плечами, согласился мистер Мур.
— А мы, выходит, желаем учредить своего рода Американскую Империю, — добавил Люциус.
— Да. И да поможет нам бог. — Доктор вернулся к своему креслу, взял со стола письмо мистера Рузвельта и еще раз его проглядел. Сел, сгибая его пополам, и отложил, брезгливо фыркнув. — Но… довольно об этом, — сказал он, проведя рукой по лицу. — Хорошо… полагаю, вы все же расскажете мне, что вас сюда привело?
— Что привело нас? — Произнося это, мистер Мур выглядел воплощением оскорбленной невинности — такой спектакль сделал бы честь любой звезде варьете с Бауэри. — А что должно было нас сюда привести? Беспокойство. Моральная поддержка. Что ж еще?
— И только? — подозрительно спросил доктор.
— Нет. Не только. — Мистер Мур обернулся к роялю. — Сайрус, как ты считаешь, нельзя ли нам насладиться чем-то менее погребальным? Я уверен, все мы здесь глубоко сочувствуем Отелло, задушившему по ошибке свою милую супругу, однако на фоне удивительных красот, являемых Природой за окном, мне кажется, стоит позабыть о таких настроениях. Ты, случаем, не знаешь чего-нибудь менее… ну, что ли… менее нудного, а? В конце концов, друзья и коллеги, лето на дворе!
Сайрус ответил тем, что плавно перешел на «Белое» — песенку, популярную годах в сороковых, — в точности угодив мистеру Муру. Тот мгновенно заулыбался доктору, посмотревшему на него с некоторым беспокойством.
— Бывают моменты, — сказал он, — когда я действительно сомневаюсь в вашей вменяемости, Мур.
— Ох, ну ладно вам, Крайцлер! — отозвался тот. — Говорю же вам, все будет хорошо. В подтверждение чего мы принесли вам живое свидетельство того, что вещи вновь обращаются к своему привычному ходу. — И мистер Мур слегка кивнул, показывая на Маркуса и Люциуса.
— Детектив-сержанты? — тихо спросил доктор, глядя на них. — Но вы-то ко всему этому какое имеете отношение?
Маркус укоризненно глянул на мистера Мура и произнес, вручая ему пустой стакан:
— Это было поистине изящно, Джон. Лучше б тебе заняться напитками.
— С превеликим удовольствием! — вскричал мистер Мур и, приплясывая, удалился к батарее бутылок на тележке.
Доктор перестал ожидать здравого смысла от представителя прессы и снова обернулся к Айзексонам:
— Джентльмены? Неужто у мистера Мура и вправду так сдали нервы, коль он привел вас сюда, руководствуясь неким воображаемым поводом?
— О, это был вовсе не Джон, — живо ответил Маркус.
— Можете благодарить капитана О'Брайена, — добавил Люциус. — Если, конечно, «благодарность» в данном случае — уместное слово.
— Главу Сыскного бюро? — удивился доктор Крайцлер. — И за что же мне следует его благодарить?