— За то, что следующие шестьдесят дней, боюсь, вам предстоит частенько видеться с нами обоими, — ответил Маркус. — Вы в курсе, доктор, что суд постановил начать полицейское расследование событий, имевших место в вашей клинике?
То, что последовало дальше, щелкнуло у меня в голове сразу, как, я уверен, и в голове доктора; тем не менее он произнес всего лишь:
— Да?
— Что ж, — продолжил за своего брата Люциус. — Вот мы и здесь.
— Что? — В голосе доктора одновременно прозвучали смятение и облегчение. — Вы двое? Но разве О'Брайен не знает…
— Что мы — ваши друзья? — спросил Маркус. — Разумеется, знает. И сие обстоятельство особенно его забавляет. Видите ли… хм-м… С чего бы начать, даже не знаю.
Поскольку дальнейшее объяснение детектив-сержантами того, что произошло в тот день в Полицейском управлении, как обычно, пересыпалось дрязгами насчет того, кто за что отвечает, я с таким же успехом могу здесь изложить самую суть.
Все началось с того обрубка, который Сайрус и я видели на берегу у «Кьюнардовского» пирса прошлой ночью. (Ну, то есть, на самом деле все это началось, когда Айзексоны впервые оказались в полиции — учитывая их прогрессивные методы и особенности поведения в сочетании с национальностью, немудрено, что их чуть ли не сразу все невзлюбили. Но в том, что касается нынешнего дела, поводом послужило действительно тело.) Всем присутствовавшим там, от простого патрульного до капитана Хогана, а впоследствии — и капитана О'Брайена из Сыскного бюро, было понятно, что дело пахнет сенсацией. Какое же лето в Нью-Йорке обходится без громкого и загадочного убийства, а это убийство имело все шансы оказаться таковым, начиная с вероятности того, что недостающие фрагменты тела скоро начнут всплывать в разных концах города (что они и сделали). Обрубок уже попал на страницы газет и, несомненно, еще какое-то время не должен был с них пропадать, причем значительная доля внимания доставалась людям, ведущим следствие. Но разыграть все следовало безупречно: фараоны представили все так, словно убийство было куда круче вареных яиц, с тем, чтобы увенчать себя заслуженными лаврами, когда придет время.
Айзексонов отправили на место преступления посреди ночи, когда сам капитан О'Брайен почивал и никому еще в голову не приходило, что ждет их на пирсе; иначе бы наших братьев и на пушечный выстрел не подпустили к набережной. О'Брайен удавился бы, но ни за что не отдал Дело Лета паре детективов, не упускавших возможности лишний раз упрекнуть его в том, что его методы устарели до смешного. Однако Айзексоны сами подвели черту под своей возможной работой над этим делом, написав свой первоначальный отчет в том же духе, в каком мы ночью у реки слышали Люциуса: все указывало на преступление страсти, совершенное кем-то близко знавшим жертву и ее особые приметы, коль он так тщательно потрудился ее от них избавить, — тем, кто, иными словами, хотел сокрыть личность убитого, тем самым отведя подозрения от себя. Но для шишек из Сыскного бюро такого объяснения было недостаточно. Им больше была по душе идея сбрендившего анатома или студента-медика, торгующего частями тел, — что-нибудь запредельно жуткое, способное нагнать ужаса на почтенную публику, обожавшую подобные истории. Потому-то они той ночью и начали плести газетчикам всякое. И хотя все улики говорили о прямо противоположном, Сыскное бюро это, как всегда, не сильно тревожило. Ведь настоящему следствию никогда не сравниться с вымышленным, которое можно использовать к своей выгоде.
В общем, прикатилось утро понедельника, капитан О'Брайен увидал отчет Айзексонов и решил самолично выдоить все стоящее из «загадки безголового трупа» — а для этого ему было необходимо задвинуть братьев как можно дальше. Так вышло, что на тот момент как раз требовалось назначить двух детективов для расследования обстоятельств самоубийства маленького Поли Макферсона в Крайцлеровском детском институте; и он с немалым ирландским злорадством объявил Айзексонам, что те не только отстраняются от «безголового» дела, но и переводятся на дело Макферсона. Он знал, что братья водят дружбу с Крайцлером, но, как и большинство фараонов, О'Брайен терпеть не мог доктора, и его только забавляла возможность еще более усложнить и без того тяжелое положение. Если дела у него пойдут плохо и Айзексонам придется упечь товарища за решетку, — что ж, выйдет совсем потешно; а если и не выйдет, О'Брайен в любом случае выигрывает, убирая братьев от более важного «безголового» дела.
— Так что, — закончил Маркус, — вот мы и здесь. Мне очень жаль, доктор. Мы приложим все усилия, чтобы наша работа ни в коей мере вас не… гм… не стеснила.
— В самом деле, — нервно вставил Люциус.
Доктор мигом их успокоил:
— Пусть вам не кажется это странным, джентльмены. Вряд ли вы что-то могли бы здесь изменить. Подобный ход был предсказуем, уверяю вас. И нам следует воспользоваться подаренной возможностью. — В голосе его на миг прозвучала легкая печаль. — Я измучился сам и измучил свой персонал, стараясь докопаться до причины, побудившей мальчика свести счеты с жизнью. — боюсь, тщетно. Сейчас я уверен как никогда, что в стенах Института объяснения произошедшему вам не найти, хотя, разумеется, это решать вам. Тем не менее, я надеюсь, вам известно, что нет на свете двух других людей, кроме вас, коим я бы доверился более, чем себе.
— Благодарю вас, сэр, — пробормотал Люциус.
— Да, — сказал Маркус. — Хотя, боюсь, мы здорово досадим вам с этой нашей возней.
— Глупости, — возразил доктор Крайцлер, и по тону его я почувствовал, как первоначальное облегчение, кое он испытывал все это время, уступает место своего рода счастью.
Я глянул на мистера Мура с мисс Говард и обнаружил, что те довольно улыбаются: им явно понравилось, что дела приняли такой оборот, и нетрудно было догадаться, почему. Новое задание Айзексонов не только повышало шансы на то, что доктор возьмется за дело сеньоры Линарес, но и мы могли пользоваться талантами детектив-сержантов хоть двадцать четыре часа в сутки. Еще бы тут было нечему радоваться.
— Как бы там ни было, все это — много шума из ничего, — произнес мистер Мур, вторично обнося коктейлями присутствующих. — В «Таймс» вообще считают, что все это дело скоро неминуемо лопнет, как мыльный пузырь.
— Неужто? — пробормотал доктор — не сказать, чтобы очень убежденно.
— Точно вам говорю.
Мистер Мур приблизился к креслу доктора, и в этот момент мое внимание привлекло то, как он наклонился, подавая Ласло коктейль: из внутреннего кармана его сюртука выскользнула пачка бумаг и нечто вроде письма.
— Вот, черт, — ругнулся мистер Мур с таким видом, который показался бы в высшей степени натуральным, не знай я, ради чего мы здесь все собрались: уговорить доктора взяться задело сеньоры Линарес. — Ласло, — продолжил мистер Мур, указывая на оброненные бумаги и передавая стакан Люциусу, — не будете любезны?..
Доктор склонился к полу, поднял рассыпавшиеся документы и, скользнув по ним взглядом, принялся сбивать их обратно в стопку. Внезапно внимание его что-то привлекло: