Фараоны (готов поспорить — с неохотой) взялись за эту ниточку, и к четвергу обнаружили не только то, что Гульденсуппе долгое время жил с подругой, некой миссис Нэк, в Адской Кухне, но и что эта вышеназванная подруга не так давно воспылала страстью к другому обитателю их дома, Мартину Торну. Прочие жильцы видели и слышали, как Гульденсуппе, Нэк и Торн прилюдно ссорились по этому поводу. «Быки» быстренько отыскали миссис Нэк и от души устроили ей старый добрый «допрос третьей степени» — и после суток непрерывного «пристрастия» она созналась, что они с Торном вдвоем убили Гульденсуппе, а потом разрубили его тело. Торна, однако, нигде найти не могли, а единственным для полиции способом сохранить интерес к делу было устроить засады на железнодорожных станциях и пирсах по всему городу, и призвать сперва к внутренней, а потом и к международной облаве.
— Он до сих пор здесь, — вот как отреагировал детектив-сержант Люциус на всю эту шумиху с Малберри-стрит. — Помяни мои слова, Стиви, этот человек никогда не покидал и никогда не покинет пределы города. — Повторюсь, расставить все по своим местам могло лишь время — но против детектив-сержанта я бы ставить не стал, это уж наверняка.
Пятница принесла весточку от Кэт: она припрятала один из жакетов Либби Хатч и готова обменять его, но у нее такое чувство, будто Динь-Дон догадался, что она что-то замыслила, — поэтому Кэт хотела совершить передачу не в доме на 17-й улице — очевидно, Пыльники узнали, что я здесь живу и работаю. Я велел ей принести жакет той же ночью в № 808, что на Бродвее, где детектив-сержанты установили свое оборудование и были готовы провести тесты — способные сообщить нам раз и навсегда, действительно ли сестра Хантер похитила Ану Линарес и держит ее где-то в потайном уголке в доме № 39 по Бетьюн-стрит.
Кэт объявилась только после темноты, и я спустился на большом лифте забрать ее. Она переминалась с ноги на ногу на мраморном полу вестибюля, мурлыча какой-то мотивчик и подергиваясь в такт. Лифт подъехал, она обернулась ко мне, и даже с такого расстояния мне стало ясно — она снова нанюхалась.
— Стиви! — воскликнула она, широко и тревожно улыбаясь. — Я все принесла!
Она держала среднего размера сверток из грубой оберточной бумаги, перевязанный какой-то бечевкой.
Я потянул и открыл решетку лифта, она вскочила внутрь и бросилась ко мне, громко хохоча неизвестно над чем.
— Кэт, — сказал я, пытаясь не выглядеть разочарованным — даже, пожалуй, злым — настолько, как себя чувствовал. — Возьми себя в руки, хорошо? Это серьезно.
Она насупилась, передразнивая меня:
— Ах, простите, инспектор! — Тут я закрыл лифт, и когда мы начали подниматься почти в темноте, она обвила меня руками, приблизив губы к моему уху: — Ну что, хочешь еще разок, а, Стиви? Прямо здесь, в лифте? Давненько уже…
Я дернул ручку управления до положения «стоп» так резко, что Кэт отбросило от меня. Упав на спину, она слегка вскрикнула.
— Кэт! — я все еще пытался контролировать себя. — Какого черта тебе надо было являться сюда в таком состоянии?
Голубые глаза стали злыми, и злость эта, что еще хуже, была вызвана кокаином:
— Не смей говорить со мной таким тоном, Стиви Таггерт! Не я ли всю неделю рисковала собственной шкурой, чтобы достать тебе и твоим друзьям, что им нужно? Если я и позволила себе чутка отпраздновать, надеюсь, ваше высокоблагородие сможет меня простить!
Разочарованно выдохнув, я кивнул на пакет:
— Может, просто отдашь мне это? А потом попозже встретимся, я принесу тебе деньги и билет.
— Ну нет. — Кэт отскочила, держа сверток от меня подальше. — Знаю я эти шуточки! Мне заплатят сейчас, и заплатят лично! А если я тебя так ужасно смущаю, можешь не волноваться, долго я здесь ошиваться не буду! Кому это надо? Кучка жутиков — вот вы кто, а я собираюсь отметить свою удачу с теми, кто знает в этом толк!
Я взялся за ручку управления и вновь запустил механизм.
— Ну хорошо, — сказал я. — Как хочешь.
— Как я хочу? Это как вы хотите, разве нет? — Она отвернулась к решетке и попыталась привести в порядок прическу. — Да будь я проклята… некоторые напускают на себя такой вид лишь потому, что оказались по другую сторону…
Оставшаяся часть визита Кэт прошла не лучше. Гнев сделал ее немногословной, но мне — да, пожалуй, и любому — по-прежнему было очевидно, что она накачалась марафетом по самое не могу, и что она не просто, если можно так выразиться, балуется этим делом время от времени. Впрочем, все обещанное было при ней, возразить нечего: мы вскрыли сверток на бильярдном столе, рядом с бутылочками порошка для снятия отпечатков и сравнительным микроскопом детектив-сержантов, и обнаружили там облегающий кроваво-красный атласный жакет — как и требовалось, с большими плоскими черными пуговицами. Кэт возжелала, чтобы ей заплатили прямо здесь и прямо сейчас, и настроение ее отнюдь не улучшилось, когда доктор сказал, что ей придется подождать, пока детектив-сержанты не подтвердят, что жакет действительно принадлежит женщине, известной нам под именем Элспет Хантер. Кэт заявила, что подождет снятия отпечатков пальцев, и ни секундой больше — она и представить не могла, зачем еще нам нужна сия вещь, и не собиралась ждать, чтобы узнать это. Согласно нашей сделке от нее требовалось лишь явиться с каким-нибудь жакетом Либби Хатч — а когда мы согласимся, что она достойно выполнила свое обязательство, она отчалит. Выпалив сие, она угрюмо плюхнулась в одно из больших мягких кресел.
Снятие отпечатков много времени не отняло. Пуговицы были черными, Маркус воспользовался кистью из верблюжьего волоса, чтобы припорошить их мельчайшим светло-серым алюминиевым порошком, который затем сдул — и обнаружился четкий набор волнистых линий, к которым он поднес для сравнения фотографию свинцовой трубы, найденной ими в Сентрал-парке. Кивнув доктору, Маркус сказал лишь:
— Сходятся, — после чего Кэт, решив, что реплика относилась к ней, поднялась и прошагала прямиком к доктору.
— Мы в расчете? — обратилась к нему она с некоторой яростью в голосе. Доктор — которого, как я мог заметить, беспокоило как физическое, так и психическое состояние Кэт, — попытался быть радушным:
— Мы действительно в расчете, мисс Девлин. Могу я предложить вам что-нибудь в знак благодарности? Кофе или, возможно, чай…
— Мои деньги и билет, — буркнула Кэт, протягивая руку. После чего, подумав, добавила: — Спасибо вам большое, сэр. — Взглянув в мою сторону, она сузила глаза и злобно фыркнула: — Мне бы не хотелось злоупотреблять вашим гостеприимством или причинять кому-то неудобство.
Доктор быстро перевел взгляде нее на меня и обратно. Полагаю, он собирался было сказать что-то еще, но в итоге лишь кивнул и достал из нагрудного кармана конверт.
— Триста долларов наличными, — сообщил он с улыбкой, — и один билет до Сан-Франциско. Действителен в любое время в течение ближайших шести месяцев. Ах да, — добавил он, когда Кэт схватила конверт, — билет в отделение первого класса. Чтобы выразить нашу признательность.