— Хоакин, — растроганно пролепетала она.
Хоакин умел из всего извлекать плюсы. Безошибочно ощутив ее беспомощность, он легко поднял женщину и понес.
— Кэсси… — нежно промурлыкал он, положив Кассандру на постель.
Он решительно распечатал поцелуем ее губы. Не нужно было быть ясновидцем, чтобы понять, как ей это понравилось.
Хоакин призвал себя проявить всю возможную нежность. Он не сомневался, что ему подвластно все, по крайней мере, в границах этой спальни он властелин…
— Хоакин, как же долго я этого ждала, — прошептала Кассандра.
— Я дольше, — хрипло заверил Хоакин, не спеша приступать к новым ласкам. — Я скучал по твоим уютным бухточкам. Слонялся как бездомный. А ты, жестокая, меня изводила, — пожаловался мужчина.
— Прости, сокровище, — искренне повинилась Кассандра.
— Я даже не предполагал, что дома так тепло и приятно, — проговорил он, вновь начиная ласкать ее.
— Добро пожаловать, — отозвалась Кассандра, с блаженной улыбкой на устах.
— Казалось, околею, если ты меня не пустишь.
— Знаю, знаю, милый, — горячо бормотала она, крепко обняв любимого.
По какой-то неясной для женщины причине Хоакин против обыкновения повел себя очень трепетно, действовал плавно и осторожно, чего прежде с ним не случалось.
Поначалу ей чего-то недоставало, ибо он приучил ее к напору, к страсти на грани изуверства, к тяжелому труду в постели, к мучительному достижению катарсиса. А потом распробовала и поймала себя на мысли, что и это хорошо.
Кассандра расслабилась и наслаждалась, пока Хоакин бороздил бескрайний океан чувственных ощущений и открывал экзотические острова. В итоге она полностью растворилась в знойном парящем облаке, затем рассыпалась ливневым потоком…
Как чудом спасшиеся после шторма, они лежали, каждый на своем берегу большой и влажной постели. Не только у Хоакина обнаружились провалы в памяти — Кассандра с трудом припоминала собственное имя. Она бы предпочла остаться частью любимого, но приходилось возвращаться к сознанию себя.
Женщина распахнула глаза и, увидев, что комната ходит ходуном, закрыла их опять. В голове распространилась замечательная пустота и безразличие к себе. Ее переполняло чувство
лежащему рядом мужчине. В этом чувстве была и благодарность, и нежность, и восхищение, а поскольку он сотворил чудо, она готова была вознести его на любую высоту.
Хоакин тоже знал, что сотворил чудо. Но он был более озабочен, чем его женщина, не понимая, почему все показалось ему таким новым. Он не мог допустить мысли, что прежде делал это иначе. Зачем иначе? На этот вопрос он не знал ответа.
И все в Кассандре ему показалось странно новым. Не то чтобы он помнил их ночи, но был совершенно уверен в том, что знает о ней все, что касается интимных подробностей. Хоакин никогда не задавался вопросом, что она чувствует, когда он властвует над ее телом. Ему было достаточно ответного порыва. Теперь же он ощущал каждый оттенок, каждое еле уловимое волнение ее существа. Он словно проник под ее кожу.
— Ты плачешь, милая? — спросил Хоакин, склонившись над лицом Кассандры. Он жарко поцеловал ее в дрожащие губы. — Кэсси, что случилось? Откуда эти слезы? Как их понимать? — обеспокоенно вопрошал Хоакин.
— Счастье… — пролепетала женщина.
— Счастье? — неуверенно переспросил он.
— Да, счастье, — подтвердила Кассандра, всхлипнув, и, обняв Хоакина за шею, осыпала его лицо поцелуями.
— Не задуши, — ласково попросил ее Хоакин. — Ты, наверное, очень хочешь есть? — предположил он, попытавшись встать с постели.
— Я не голодна, — проговорила она, не позволив ему освободиться от ее объятий.
— А целуешься так, будто хочешь съесть живьем, — пошутил он.
— Хоакин! — взволнованно позвала его Кассандра.
— Что, милая? — мимоходом откликнулся он, поднимая с пола одежду. — Надень вот это, — сказал он тоном, не допускающим возражений, и кинул ей тунику, ту самую, коротенькую, которую надевала Кассандра в тот злополучный день своего бегства.
— Почему? — спросила его женщина, озадаченно глядя на маленький кусок шелковой ткани.
— Хочешь ужинать голышом? Я не возражаю, — игриво проговорил Хоакин..
— Нет. Почему ты хочешь, чтобы я надела именно это? — жаждала она объяснений.
— Странный вопрос, — отозвался он. — Так ты идешь или будешь размышлять?
— Хоакин…
— Да что с тобой?! — начал он терять терпение. — Одевайся и идем! — выпалил он, и Кассандра была вынуждена подчиниться.
Он взял ее за запястье и повел по темному коридору.
— Куда ты меня ведешь? — заволновалась Кассандра.
— Минутку терпения. Сама все вскоре поймешь.
— Но…
— Замолчи! — распорядился хозяин.
— Хоакин, — вновь раздался ее слабенький голосок, когда он распахнул входную дверь. — Я не одета для прогулок.
— Мне нравится, когда ты не одета. А на прогулку мы все-таки пойдем, — проговорил он и насильно вытянул Кассандру за руку из дома.
— Пожалуйста, не делай этого. Прошу тебя, остановись, — молила его упирающаяся Кассандра.
Хоакин вдруг ясно почувствовал ее страх. Он повернулся и взглянул в лицо женщины. Странное желание возобладало в нем. Хоакину захотелось, чтобы она изобличила перед ним все свои страхи и волнения, которые старательно скрывала от него со дня выписки. Поэтому он хладнокровно продолжил тянуть ее наружу. Ее крики и сопротивление показались ему лишним свидетельством того, что она от него что-то скрывает. И он вознамерился выяснить, что именно.
— Нет! — кричала Кассандра. — Не пойду!
— Что «нет»? Почему «нет»? Не понимаю… — насмешливо проговорил мужчина.
— Я не могу!
— Не можешь — что?
Хоакин внимательно всмотрелся в Кассандру. Она была поразительно бледна. Тогда он притянул женщину к себе и обнял, зажав ладонями ее бедра.
— Кэсси, — промурлыкал он, влажно выдыхая ей в ухо. — Кэсси… Тихо, спокойно… Чего ты не можешь? Я хочу знать, что тебя пугает. Я хочу защитить тебя. Ты мне веришь? Или, может быть, ты меня боишься? Отвечай, — нашептывал он, теребя ее обнаженные ягодицы, отчего она вздрагивала, как раненая, испуская стоны.
Над их головами черная тень стремительно рассекла воздух, и Кассандра пронзительно вскрикнула.
— Летучие мыши, — успокаивающе проговорил Хоакин, прижимая ее к своей груди.
— Не люблю их, — пролепетала Кассандра.
— Никто их не любит. А им плевать. Летают себе, — произнес он, гладя ее по спине. — Только не говори, что ты их боишься.