— Авденаго! — призвал Моран. — Принеси воды из-под крана. В чистом стакане. Смотри у меня! Чтоб никаких давленых тараканов.
— Угу, — сказал Авденаго. — Без тараканов.
Посетитель огляделся по сторонам, обнаружил маленькую банкеточку — вроде тех, что некогда мальчики делали на уроках труда, — и пристроился на ней. Поерзал, явно чувствуя себя очень неловко.
Авденаго вернулся со стаканом. Посетитель жадно выхлебал воду, вернул стакан, глянул на Авденаго — как показалось парню, жалобно, — потом опять обратился к Морану.
— Я вам все расскажу, а вы уж решайте, как лучше… Эта сука, она ведь что? Мало что квартиру отсудила, так еще и этих натравила. Я тебя, говорит, на одной со мной планете жить не оставлю. Я тебе спроворю билет на Марс в один конец. Сука! Это ведь какой сукой надо быть!
Минут десять он оставался невнятным, но непостижимым образом из комковатого мата и бессвязных вопрошаний к небесам родилась вполне отчетливая история. И Моран на удивление быстро ухватил самую ее суть.
— Твоя жена? — спрашивал он, а посетитель кивал. — А развод по чьей инициативе? Сейчас ведь неверность — не повод разводиться, а? О времена, о бабы. Это я анекдот в бесплатной газете прочитал. Тупой. Тебя как звать?
— Сергей Викторович Воробьев.
— Имечко не ахти, Авденаго — гораздо лучше, но на первое время и такое сойдет, — одобрил (вроде бы) Моран Джурич.
Воробьев приложил к груди руки и стиснул волосатые пальцы в кулак.
— Я к вам как к последней надежде… По слухам, уж если вы отправите, так никто не найдет… А она таких гоблинов наняла, это страх божий, я хоть и сам не ангел, но на такое насмотрелся… Я ведь теперь домой приходить боюсь, как они мне дверь ломали… Надо же быть такой сукой?
— Если я отправлю, точно никто не найдет, — подтвердил Моран Джурич не без самодовольства. — Авденаго, ты мне, братец, сухариков купил? Таких, как я люблю, сладеньких с орешками?
Авденаго впервые в жизни слышал о том, чтобы «босс» любил сладенькие сухарики да еще с орешками. Джурич Моран вообще никогда с ним не беседовал наличные темы, к числу которых, несомненно, относится подвид «кулинарные». И ни на какие не беседовал, особенно в последнее время. Однако, по чистой случайности, именно такие сухари в доме имелись.
О чем Авденаго и оповестил хозяина.
— Сообрази мне чаю, — сказал Джурич Моран. — Тут разговор интересный.
«Ходоки у Ленина, — вспомнил Авденаго свою первую мысль, которая его посетила, когда он увидел этот диван в белом чехле. — А теперь вот и чай в стакане. Непременно чтобы с подстаканником».
— Ты, Воробьев, пока молчи, — прибавил Моран, обращаясь к скорченному на банкетке гостю. — Я хочу со всеми удовольствиями твой рассказ слушать.
— Да я уж все рассказал… — пробурчал Воробьев, потупив взор.
Моран махнул рукой.
— Да молчи ты! Все он рассказал, — передразнил Моран. — Глупость сплошная.
Авденаго живо «сообразил чай» и подал на подносе. Поставил на скатерть, остановился поблизости, потом сел на корточки, прячась за столом. Чтобы Моран Джурич его не выгнал. Но Моран, казалось, забыл и о чае, и о сухариках, и о безмолвном парне.
— Ну вот, — объявил он, с наслаждением созерцая легкий парок, клубящийся над стаканом, — теперь можешь раскрывать пасть и извергать звуки.
— Ну, развелся я с ней, с этой сукой, а она своих гоблинов на меня… Потому что правда ведь на моей стороне, и квартиру она отобрала не по закону… Я под нажимом подписал.
— Так подписал же! — воскликнул Моран.
— Ага, а вот докажу я, что они пистолет надо мной держали… Гоблины!
— Точно гоблины? — озабоченно переспросил Моран.
Воробьев зашевелил косматыми пальцами.
— Я вам точно говорю… простите, не знаю имени-отчества… сука, вот ведь какая сука, и гоблины, она ведь им всем дает, сука, каждому!
— С гоблинами весьма затруднительно иметь дело, — вздохнул Моран. — Даже и с троллями. Не пробовали?
Он хохотнул. Воробьев смотрел на него печально, готовясь заплакать.
— Я бы с кем угодно поменялся, — вдруг сказал Моран, — лишь бы снова… троллей увидеть…
Тяжелый вздох вырвался из его груди, а затем Моран как будто отринул всякие сомнения. Он сел на диване, взял чай и выхлебал его — почти крутой кипяток, как знал Авденаго.
— К делу! — воскликнул Моран. — Не будь я Моран Джурич или Джурич Моран, это уж как кому нравится, а мне и то, и другое по сердцу. Вот как ты относишься к концу света?
— Что?
— Апокалипсис, по-вашему. Занятная штука. Помрешь — вот тебе и конец света, а? Я над этим долго размышлял. — Моран омрачился. — Но к позитивным выводам прийти не удалось. И в словаре мало что толкового. А ты что думаешь?
— Ну… это еще нескоро, — робко подал голос Воробьев. — Должны быть знамения. Дохлые птицы там, моря крови.
— Чушь! — отрезал Моран. — Это уже вот-вот. По крайней мере, для тебя.
— Вы хотите сказать, что мой случай… безнадежен? Что я умру? — выговорил Воробьев немеющими губами.
— Я знаю, что я хочу сказать! — рявкнул Моран. — Ты глупее среднего человека, тебе говорили? Ну так еще скажут! Я буду первым в шествии тех, кто объявит тебе это прямо в лицо… Откуда про мое агентство узнал?
— Один приятель рассказывал…
— Подробности.
— Ну, приятель по прежнему бизнесу, — сдался и обмяк Воробьев.
— Имя.
— Карпухин.
— Не помню такого.
— Ну, Карпухин. Может быть, Шнеерсоном представлялся. Он одно время в еврейской школе заправлял, вроде как завучем был, но потом его раскусили, что он не Шнеерсон, а Карпухин.
— Не помню.
— В общем, он про вас рассказал.
— Ясно, — сказал Моран Джурич. Он заглянул под стол и обнаружил там Авденаго. — Вылезай. Займешься подбором одежды.
Авденаго задрал к нему голову и на миг встретился с Мораном глазами.
— Для кого?
— Не для себя же, болванский дуболом! Для Воробьева.
— Какую подбирать?
— Да какая под руку попадется… Я не могу доверить ему лазить по моим шкафам. — Моран кивнул на «Собор Парижской Богоматери». — Сам знаешь, что у меня там хранится. Люди придают этим штукам слишком кровавое значение, а этот, — он вытянул руку, указывая пальцем в съеженного Воробьева, — на такие дела весьма слаб. Как бы не пришлось устраивать ему Апокалипсис прямо на квартире. Это было бы лишнее. — Он поразмыслил и прибавил как будто между прочим: — Апокалипсис должен быть хотя бы минимально осмысленным, иначе это — пустой расход живой материи.
Мало что поняв из этого бессвязного монолога, Авденаго поднялся на ноги, приблизился к шкафу и раскрыл скрипучие дверцы. Разумеется, Воробьев со своей банкетки отлично видел связки купюр на верхней полке шкафа. И тусклые глаза Воробьева действительно блеснули, как и предсказывал Моран Джурич.