— И ты туда провалился?
— Да, госпожа. Я провалился туда. Ухнул с головой.
— И что дальше?
— Мы выбрались на свободу. Считается, что такое невозможно, однако нам удалось.
— Каким образом?
— Старая гномская шахта.
— Ты видел гномов?
— Да, моя госпожа.
— И какие они, гномы?
— Они признали меня лишенным интеллекта.
При слове «интеллект» Деянира усмехнулась.
— Я склонна согласиться с гномами… Что-нибудь еще?
Он пожал плечами:
— Как только я получил свободу, я отправился к вам.
— Зачем?
— Потому что я люблю вас, — сказал он просто.
Деянира задохнулась. Она побледнела, потом вскочила, опрокинув стул, и наконец закричала:
— Что ты себе позволяешь? Бродяга! Тролльский холоп! Да, конечно, я узнала тебя! Этиго! Ты пропадаешь из города и шляешься неизвестно где, а потом возвращаешься, грязный и весь такой отвратительный, от-вра-титель-ный! Чего ты от меня ожидал? Что я заберусь на самую высокую башню и буду преданно смотреть на дорогу? Что я тебя не забуду? Поверь мне, уже забыла! Если бы ты хотя бы самую малость зацепил мое сердце, я бы помнила тебя, твое лицо, твои руки, твои глаза, твой голос, будь ты неладен, Этиго, но ведь ничего такого нет!.. Нельзя любить только имя.
Она поставила стул на место, уселась, оперлась о стол локтями и приказала Евтихию, сопровождая свои слова суровым кивком:
— Ешь. У тебя за щекой колбаса. Прожуй.
Он задвигал челюстью, а она смотрела на него в упор.
— Вы меня и вправду совсем забыли? — спросил он наконец.
— Я только что говорила тебе об этом, — фыркнула Деянира. — Да, ты вылетел из моей памяти, как сажа из трубы. Я вспомнила только имя, и то с усилием.
Она помолчала, собираясь с духом, чтобы сделать трудное для себя признание.
— Если уж честно, — заговорила она, — то в последнее время мне вообще кажется, что… многое происходит не так. Воспоминания путаются. Если точнее, то многие воспоминания не соответствуют действительности.
— Как это? — не понял Евтихий.
— К примеру, я помню нечто. Следствием из того, что я помню, должно быть то-то, а на самом деле — совершенное иное, — объяснила Деянира.
«Женщина — не истолкование реальности, а сама реальность», — пришли на ум Евтихию прощальные слова Фихана, и он машинально повторил их вслух.
— Считаешь меня дурочкой? — надулась Деянира.
— Считаю вас женщиной, — брякнул Евтихий.
— На языке мужчин «женщина» как раз и означает «дурочка».
— Да будет вам известно, гномы нашли признаки интеллекта только у женщины, которая была с нами.
— «С нами»? Ты уже несколько раз употребляешь это «мы»… Кто такие «мы»?
— Эльф, женщина и я.
— И гномы сочли тебя и эльфа дураками? — Деянира рассмеялась. — Отменная шутка! Это будет иметь успех на собрании подмастерьев.
Евтихий вздохнул.
— Вам видней, госпожа, как поступать, да только если вы расскажете эту историю подмастерьям, вам трудно будет потом выйти за меня замуж. Дразнить ведь будут.
— Повтори пожалуйста, я плохо расслышала, — попросила Деянира нехорошим тоном. — Кажется, мне почудилось, будто я собираюсь за тебя замуж?
— А разве нет? — простодушно удивился Евтихий.
Деянира махнула рукой.
— Обсудим позднее… Может, ты и прав, бродяга. Ладно, попробую растолковать тебе еще раз. Касательно моих воспоминаний и последствий неслучившегося, разумеется, а не насчет брака и прочих таких дел. Ну, любви. Ты меня понимаешь.
Евтихий притянул к себе кувшин, кружку и налил киселя. Деянира была единственной хозяйкой в Гоэбихоне, которая варила кисель. Другим просто в голову не приходило, что та самая штука, которая крахмалит одежду, может быть еще и съедобной.
— Смотри… — начала Деянира.
Он застыл — кружка у губ, взгляд насторожен.
— Вот смотри, положим, с некоторых пор я отлично помню, что перехватила заказ у Синака Таваци… И это мне не приснилось, потому что я хоть сейчас могу перечислить кучу всяких подробностей: как я стерегла заказчика, для чего переоделась мужчиной и провела всю ночь за воротами, чтобы он уж никак не мог меня миновать; и как воспользовалась в работе редким синим цветом, хоть он и просил сделать одежды своих персонажей голубыми… Кстати, синий цвет его просто восхитил, так что он по доброй воле заплатил мне немного больше, покрыв все мои расходы на выход из города. Таваци потом подослали ко мне подмастерье, Тайнон Таваци его звали, младший сын младшего сына, редкостный негодник… Видишь, сколько деталей? Во сне такого не увидишь!
— И что этот Тайнон Таваци? — заинтересовался Евтихий.
Деянира махнула рукой.
— Для описания данной ситуации Тайнон Таваци не имеет никакого значения!
— И все-таки, — настаивал Евтихий, — что между вами произошло?
Деянира помолчала немного, поджимая губы, как заправская старая дева, а потом бесстрастно произнесла:
— Драка.
Евтихий вздрогнул:
— Что?
— Драка, — чуть повысив голос, повторила Деянира. — Мы подрались. Недалеко от дома гильдий. Он стал обзывать меня, кидаться разной пакостью, грязью даже. Я подошла и ударила его в глаз. Он вцепился мне в волосы, я — ему, мы… В общем, мы покатились по мостовой. Он ударился головой о камень, а я села на него сверху и, пока он был без сознания, навесила ему синяков. У меня наперсток оставался на пальце, так что…
Она пожала плечами, позволяя Евтихию закончить картину по собственному усмотрению.
— И что потом? — спросил Евтихий.
— Потом Тайнон ходил разукрашенный, и ему приходилось объяснять всем и каждому, кто лез с расспросами, что рожу ему разбила Деянира. Лично меня это вполне удовлетворило.
— Но ведь подобные разговоры могли повредить вам!
Деянира посмотрела на Евтихия как на ребенка:
— Чем же?
— Женщина обычно бьет мужчину только в том случае, если он — ее любовник…
Несколько мгновений Деянира молчала, а затем разразилась хохотом.
— Любовник! — повторила она, стукнув кулаком по стону. — Ну, насмешил. Какой из Тайнона любовник? Это подросток лет пятнадцати. Младший сын младшего сына. Говорят же тебе, я просто избила его за наглость. И мастерам Таваци пришлось заткнуться. А моя репутация в очередной раз взлетела до небес.
И прибавила мысленно: «Ну что, ты все еще хочешь на мне жениться?» Однако, к ее разочарованию, Евтихий заговорил совершенно о другом: