Зажглись факелы. Преследование врагов продолжалось и в темноте. Любой турок, что подавал еще признаки жизни, был в ту ночь безжалостно заколот кинжалом, а если где-нибудь находили христианского воина, тяжело раненного или даже при смерти, его доставляли в церковь, и там братья иоанниты перевязывали его раны и ухаживали за ним.
С факелом в руке Диафеб остановился возле глубокого рва под стеной Алакриона. Сломанная лестница валялась рядом, под ней — двое убитых. В большой воронке лежало несколько камней, сброшенных со стены утром. А в глубине рва кто-то вдруг пошевелился и тихо застонал.
Диафеб направил туда факел так стремительно, что пламя зашумело, и из мрака выступило лицо Тиранта — точнее, половина этого лица, ибо вторая была залита чернотой.
— Сюда! — закричал Диафеб.
Но вокруг все были заняты — кто преследовал врагов, кто собирал добычу, так что Диафебу пришлось хватать за руку первого попавшегося солдата и приводить его в чувство пощечиной.
— Помоги мне! — сказал Диафеб.
Вместе они спустились в ров, отбросили в сторону несколько камней, отодвинули мертвеца с переломанными ногами, и перед ними явился севастократор. Одним из первых он бросился на штурм и был сражен снарядом, попавшим ему в голову.
Диафеб подхватил его под мышки, а солдат взял за ноги, и они вытащили Тиранта наверх. Там они уложили его на плащ и отнесли в город.
Когда приор иоаннитов узнал о том, что севастократор находится в церкви с остальными ранеными, он поспешил туда.
Тирант, уже умытый, в одной рубашке, лежал на простом покрывале, расстеленном поверх соломы прямо на полу, потому что при таком ранении прохлада и жесткое ложе лучше всего. Орденский лекарь осторожно осматривал рану на его голове, едва прикасаясь к ней пальцами.
Тирант увидел Диафеба и с ним приора и попытался улыбнуться, но у него плохо получилось.
Приор сел рядом с Тирантом, а Диафеб опустился на колени у него в ногах.
— Вы пришли вовремя, — произнес Тирант с большим трудом. Из-за боли в голове он почти не мог говорить. — Я рад.
Приор кивнул и ушел, не желая обременять раненого, а Диафеб долго еще оставался на прежнем месте. Ему все казалось, что, если он оставит Тиранта, тот попросту умрет. Тирант вдруг широко раскрыл глаза и сказал Диафебу:
— Идите спать.
Тот пошатнулся и понял, что действительно спал, сидя на полу и склонившись к ногам брата.
Тирант опять опустил веки и задремал. В полусне он слегка похрапывал.
Через час целебный отвар из бараньих голов, сваренных в крепком вине, был готов, и лекари наложили на голову севастократора повязку.
Наутро Тиранта перенесли в роскошные покои, которые прежде занимал знатный турок. За ночь в этих покоях все было прибрано и подготовлено таким образом, чтобы там мог жить военачальник христиан. Посреди комнаты находилась большая кровать, так что Тирант имел возможность постоянно принимать у себя своих командиров и отдавать им распоряжения.
Тирант остался очень доволен тем, как для него все устроили. Благодаря заботам лекарей рана на его голове постепенно заживала и с каждым днем беспокоила его все меньше.
Все свободное время Диафеб проводил с севастократором, и они беседовали о Кармезине. Тирант желал знать все, что говорила или делала принцесса, как она смотрела, какой у нее был голос. И Диафеб по десять раз повторял одно и то же, но Тирант не уставал слушать.
— И она сказала, что не будет счастлива до тех самых пор, пока не прижмет вас к сердцу, — заключил рассказ Диафеб.
— Я рад, что получил эту рану, — признался Тирант. — По крайней мере теперь у меня появилось хотя бы немного времени для того, чтобы помечтать.
— Император велел передать вам деньги, — сказал Диафеб. — По пятнадцать дукатов за каждого пленника.
Тирант махнул рукой:
— Раздайте их моим людям от лица его величества и поблагодарите за верную службу.
— А себе вы ничего не хотите оставить? — уточнил Диафеб.
— Им прок, мне честь. — Тирант закрыл глаза. — Я никогда не буду нуждаться в деньгах, потому что живу не ради денег. А деньги, как всякая подлая вещь, льнут к тому, кто ими пренебрегает.
Он помолчал немного, затем брови его сошлись над переносицей — он мучительно вспоминал что-то. И наконец вспомнил:
— Сверчок. Где он?
— Я поищу его, — обещал Диафеб.
Сверчок отыскался среди раненых. Стрела угодила ему в ногу, поэтому он и не мог ходить, и даже не имел возможности явиться к своему господину и ухаживать за ним, хотя и видел, как Тиранта принесли в церковь и как севастократор едва не умер. Сверчок смотрел на это издалека и заливался слезами.
— Почему же ты даже не подал голоса? — укорил его Диафеб.
— Если бы я дал о себе знать, — ответил Сверчок, — то часть лекарей принялась бы заботиться обо мне, а я не хотел отвлекать их от севастократора.
— Мой брат беспокоился о тебе, — сказал Диафеб.
— Я скоро встану на ноги и буду служить ему, как прежде, — обещал Сверчок.
Он действительно быстро шел на поправку, и Диафеб с радостью сообщил об этом своему кузену.
В Алакрион стекались люди из всех близлежащих городков и деревень, где еще оставались турки. Каждому хотелось сражаться против ненавистного врага под знаменами севастократора.
Война приостановилась и как будто набирала новое дыхание.
Турок тоже становилось все больше. Подкрепление, которого ждали враги, наконец прибыло.
* * *
Тирант поднялся с постели на десятый день после ранения. Он приказал верному Сверчку подать ему кольчугу и облачить себя в доспехи, затем вооружился и сел на коня. Сверчок последовал за ним. Он еще прихрамывал, но верхом уже ездил без всяких затруднений.
Сопровождаемый одним лишь Сверчком, Тирант выехал из городских ворот и остановился, разглядывая долину с вершины холма. Он не верил собственным глазам: вся земля по ту сторону реки Трансимено была черна от турок, и множество турецких шатров покрыло ее, точно россыпь прыщей. Везде бродили лошади, одни расседланные, другие под седлом.
— Они не уйдут без хорошего боя. — Тирант оглянулся на своего спутника. — Что ж, придется дать им то, чего они так хотят, и утолить их жажду раз и навсегда, чтобы отныне они приохотились пить из других источников!
Юноша ответил:
— Сдается мне, сейчас многие хотели бы оказаться в тысяче лиг отсюда! Слишком уж много врагов собралось в этой долине.
— Я не стану удерживать подле себя трусов, ни уговорами, ни деньгами, — сказал Тирант. — Если Богу будет угодно, я погибну и со мной — вся Византийская империя; но если Бог захочет иного — мы одержим победу и малыми силами.