– Вероятно, мы в чем-то профаны, – без тени агрессии отреагировала эпидемиолог, – но великолепно изучили инструкцию. Десять дней строгой изоляции. Если никто более не сляжет, вы вернетесь в столицу.
– Бред, бред, – застучал кулаком по столу Леонид.
– Не стоит пылить, – попытался успокоить его Никита Редька. – Поживем немного на теплоходе. Наши планы никак не меняются, хотели плыть две недели, ну так постоим. Я не верю в инфекцию, тут какая-то ошибка!
– Кретин! – заорал Зарецкий. – А если мы заболеем? Эй, вы хотите оставить нас без медицинской помощи? Убийцы в белых халатах!
– Запахло жареным, – шепнул мне на ухо Юра. – Леонид был подчеркнуто вежлив – и вдруг полный аут.
– Вы же не хотите сказать, что мы все заразились? – с плохо скрытой тревогой спросила Аня.
– Сейчас у вас возьмут анализы, – пообещал врач. – Пока поводов для беспокойства нет.
– Мама, нам сделают уколы? – испугалась Тина. – Я боюсь! Это больно! Не хочу!
– Всего лишь мазок из носа, – уточнила женщина-доктор. – Это слегка щекотно.
– Но мы не больны? – попытался выяснить Никита.
Врач откашлялся:
– Вирус ОМ двенадцать поражает в основном людей с пониженным иммунитетом и хроническими болезнями. Среди вас есть инфицированные СПИДом, туберкулезом, сифилисом? Гепатитом? Если нет, можете не волноваться.
– Конечно, нет! – взвыл Зарецкий. – Здесь собрались приличные люди, а не бомжи, гомосексуалисты и проститутки!
Я удивилась реакции Леонида. Он же ученый, а не малограмотная бабка, должен знать, что вышеназванные болезни могут поразить любого человека, независимо от его социального статуса. В зоне риска находятся все, кто посещает стоматолога, делает переливание крови или простой маникюр, ездит в метро, целует приятелей при встрече.
– Зачем нужен карантин, если мы не заболеем? – поинтересовалась Манана.
Выдержке пиар-директора можно только позавидовать, она единственная из всех пассажиров выглядела спокойной.
– Допустим, вы в порядке, – ответил мужчина, – но в любом случае можете стать переносчиками болезни. Сами не заболеете, а вирус передадите. За десять дней возбудитель погибнет, и вы без проблем отправитесь дальше.
– Если вы заболели и благополучно выздоровели, то отлично натренировали иммунную систему, – заявила Алина. – Не правы те люди, которые тщательно изолируют маленьких детей от общения в надежде, что малыши не подхватят инфекцию. Лучше привыкать к микробам, чем убегать от них.
– А если помрешь в процессе тренировки? – завизжал Зарецкий.
– Подайте этому господину валерьянки, – попросила Аня Редька официанта, который с открытым ртом подпирал стену около буфета.
– Успокойся, Леонид, – раздраженно велел Василий Олегович, – альтернативы нет! Возьми себя в руки, сейчас все лечат!
Зарецкий сел, поставил локти на стол и обхватил ладонями голову.
– Старый идиот! Зачем я согласился на эту поездку?!
– Вы можете вести привычный образ жизни, – успокоил присутствующих врач.
– Ограничений по диете, полагаю, нет? – вскинула брови Алина.
– Мама, он страшный! – ожила Тина. – Я боюсь!
Манана обняла дочь.
– Не волнуйся, я с тобой!
– Меню обычное, – возвестил врач. – На спиртное мораторий не наложен.
– Шикарно, – потер руки Юра. – Нальюсь по брови!
– Вот курение советую не практиковать, – продолжал доктор.
– Секс, наркотики, рок-н-ролл в полном объеме, но сигареты истребить на… – гаркнул Зарецкий.
– Леня! – с укоризной воскликнула Катя. – Не ругайся при Свете! Да и нам неприятно!
– Девочка никогда не слышала о смерти? – начал новый виток скандала Зарецкий. – Не понимает, что мы все можем умереть?
– Попытайтесь успокоиться, – попросила его Аня. – От истерики лучше не будет.
Мне стало противно, ноги сами понесли меня к лестнице, я вышла на палубу и оперлась на перила. Теплоход стоял на месте, белый катер, бросивший якорь борт о борт с ним, был отчетливо виден. Он казался совсем маленьким, но тоже имел палубу для отдыха, на которой стояли три крохотных складных стульчика и круглый, похожий на кукольный столик. На железке, привинченной к одному из бортов, висело полотенце и красный купальник.
Я молча изучала катер и не обернулась даже тогда, когда поняла, что уже не нахожусь в одиночестве.
– Испугались? – спросил капитан, тоже опираясь на поручень.
– Чему быть, того не миновать, – пожала я плечами. – Где этот Козловск и почему нас именно туда отгоняют?
Иван Васильевич выпрямился и одернул китель.
– В советские годы в Козловске работал химзавод. О нем вслух не говорили, но местные отлично знали о предприятии, там весь городок пахал. Хорошее место, оклады жирные, молоко за вредность, отпуск аж сорок дней, ну и прочие льготы. В округе козловским завидовали, народ в деревнях и городках был бедный, а те колбасу каждый день ели, снабжение-то было специальное. В начале девяностых лафа сошла на нет, дирекция на всем экономила, наверное, ремонтные работы вовремя не произвели. Ночью двадцать третьего августа как грохнет! Я число отлично помню, это мой день рождения. Жил я тогда в Абрамове, за десять километров от Козловска, и то у нас светло стало. Чего уж на заводе нахимичили, не знаю. Сначала взрыв у них случился, следом пожар, огонь всем районом тушили, да он только сильнее полыхал. Химия – страшная вещь, вонь над рекой плыла, а затем облако повисло, чисто радуга. Наши еще смотреть бегали на эту «красоту». А я Чернобыль вспомнил, жену с дочерью в охапку – и к тестю их в Курскую область отправил.
– Вы молодец, – похвалила я Ивана Васильевича.
– Точно, спас семью. Когда из этого облака дождь по округе захлестал и у народа даже железные крыши пожгло, вот тут все и кинулись в кассу за билетами, давились не на жизнь, а на смерть, а мои спокойно отбыли, в купе.
– Хорошо, когда муж смотрит на несколько шагов вперед, – польстила я капитану теплохода.