— Двое. Я и… и женщина. Но…
— Да, разносчица воды. Так вот, ради всего святого, не пытайтесь начать действовать вдвоем, это будет просто самоубийство. Если они вас поймают, они сдерут с вас кожу заживо. Тебе нужен еще кто-то для помощи.
— У нас есть деньги. Мы хотели нанять…
— Будь осторожен! Наемник всегда готов предать своего хозяина; ищи только тех, кому можешь доверять. Как-то ночью я слышал, как двое офицеров Вульфилы говорили о римлянах, попавших в плен; их отвезли в Мисен, чтобы продать на галеры. Тебе стоило бы попытать счастья именно там.
— Я так и сделаю, — ответил Аврелий. — Можешь ты узнать еще что-нибудь?
— Я постараюсь. Но в любом случае — держитесь как можно ближе к нам. Я буду оставлять следы, когда только смогу. Я уже понял, что ты умеешь читать световые сигналы. А можешь ли ты их передавать?
— Конечно, могу, но как ты узнал, что я должен их видеть?
— Чашка. Я понял, что это был знак, сигнал, и потому ответил, нацарапав на дне название пункта назначения. Потом я подумал, что если ты не слишком глуп, то должен следовать за нами под прикрытием холмов, и что ты наверняка остановишься на ночь на каком-нибудь возвышении, а значит, увидишь мои сигналы… так же, как я видел твои костры. Теперь мне надо идти. Даже если я спрятался очень хорошо, мне нельзя отсутствовать слишком долго.
Амброзин отошел к кусту, снял с ветки фонарь, забрал плащ и прихватил с собой варвара, все так же стоявшего под ивой; они направились обратно к лагерю.
Ромул сидел под деревом, уставив взгляд в пространство перед собой.
— Ты должен хоть немного двигаться, мой мальчик! — с легким укором сказал Амброзин. — Нельзя все время быть вот таким. Ты находишься в начале жизни, ты должен к ней вернуться.
Ромул даже не повернул головы.
— Жить? Чего ради?
И он снова погрузился в молчание. Амброзин вздохнул.
— И, тем не менее, у нас есть надежда…
— Надежда, нацарапанная на дне чашки, да? Однажды, помнится, некие надежды были заперты в ящик. Ящик Пандоры.
— Твой сарказм сейчас совершенно неуместен. Тот солдат, что однажды уже пытался спасти тебя, теперь как никогда преисполнен решимости.
Ромул кивнул без малейших признаков воодушевления.
— Тот человек рискнул собственной жизнью ради тебя, — продолжил Амброзин. — И он готов сделать это снова. Он считает тебя своим императором, и все это настолько важно для него, что он просто не может оставить нас в столь бедственном положении. Он заслуживает большего, чем твой небрежный кивок.
Ромул ответил далеко не сразу, но по взгляду мальчика Амброзин понял: ему удалось задеть чувства юного императора.
— Я не хочу, чтобы он снова рисковал своей жизнью, вот и все. Как его зовут?
— Аврелий, если я не ошибаюсь.
— Это вполне обычное имя.
— Ты прав, но человек он совсем не обычный. Он держится так, словно в его распоряжении целая армия, ожидающая приказа, хотя он, по сути, совершенно один. Но для него самое драгоценное в мире — твоя жизнь и твоя свобода. Он верит в тебя, и верит так слепо и преданно, что готов столкнуться с любой опасностью, хотя во время прошлой попытки он был серьезно ранен, и рана его до сих пор не зажила как следует. Подумай об этом, когда почувствуешь, что тебе не хватает храбрости взять в собственные руки свою жизнь, когда ты начинаешь вести себя так, словно жизнь ничего не стоит. Подумай об этом, юный Цезарь.
Амброзин повернулся и ушел к шатру, чтобы приготовить для своего ученика ужин; но прежде чем войти в шатер, старый наставник посмотрел на покрытые темным лесом холмы и пробормотал сквозь зубы:
— Поспеши, солдат… Ради всех богов и всех демонов, поспеши!
— Он назвал меня хвастливым солдатом, можешь ты в такое поверить? — пожаловался Аврелий Ливии, добравшись, наконец, до вершины холма. — Как будто я оловянный солдатик из детской игры! Я чуть не перерезал ему глотку.
— Ну, это просто шутка старого человека, полагаю. Это был наставник императора?
— Да, конечно.
— Он читал Платона, вот и все. И ты, как я вижу, тоже. Ты очень образованный человек. Редкость для солдата, особенно в наши дни. Ты никогда сам не задумывался над этим?
— Мне и без того всегда хватало тем для размышлений, — огрызнулся Аврелий.
— А можно мне узнать, что там произошло, внизу, или это будет чрезмерным любопытством?
— Он подтвердил, что они направляются на Капри, но есть и еще кое-что. Он слышал, что какие-то пленные римляне отправлены в Мисен, рядом с Неаполем, чтобы быть проданными на галеры. Если бы только я мог отыскать их!..
— Вряд ли это будет так уж трудно. Немножко денег — и у тебя появится множество сведений. Так куда мы двинемся теперь?
— Я думаю, теперь можно изменить маршрут. Старик уверен в конечной точке путешествия, так что нам просто нет смысла рисковать и выставлять себя напоказ на равнине. Мы можем оказаться на месте раньше них и подготовиться к делу как можно лучше.
— Но сначала ты хочешь найти своих товарищей.
— Это в наших общих интересах. Мне нужны люди, на которых я могу положиться целиком и полностью, а в моем легионе не было ни одного человека, которому нельзя было бы доверять. Мы можем создать настоящую боевую единицу и тщательно разработать план нападения.
— А что, если варвары передумают, пока мы добираемся до Неаполя? Изменят конечную точку маршрута?
— Не думаю, чтобы они это сделали, но для нас все равно слишком рискованно преследовать их теперь. Чем дольше мы будем оставаться на открытой равнине, тем больше будет шансов на случайное столкновение. Думаю, мы утром двинемся в сторону от них. Обгоним их и посмотрим, какую из дорог они выберут. Мы ведь можем двигаться куда быстрее, чем этот отряд.
— Как хочешь. Может, ты и прав. Вот только… ох, я не знаю… просто пока мы поблизости от мальчика, я чувствую, что он в безопасности.
— Ну да, под нашей защитой. Верно. У меня такое же ощущение, и мне очень не хочется покидать его, но, должен сказать, мы его оставляем в надежных руках. Этот ненормальный старик наверняка очень и очень заботится о мальчике, и он умнее, чем все эти варвары, вместе взятые. Давай-ка отдохнем. Нам придется скакать весь день, да еще голодными… только и съели, что несколько печений да кусок сыра.
— Обещаю, в Неаполе ты как следует подкрепишься. Ты любишь рыбу?
— Я бы предпочел кусок мяса.
— Ну, если ты мясоед, значит, ты родом с равнин. Из какого-нибудь местечка в глубине страны.
Аврелий промолчал. Ему отвратительно было копание Ливии в его прошлом. Он снял с Юбы седло и уздечку, оставив один только недоуздок, чтобы ничто не мешало коню пастись. А потом расстелил свое одеяло.