Что касается меня, то, когда не занят в Академии, я возвращаюсь в Македонию и Фракию, чтобы продолжать мое расследование. Человека, назвавшегося Никандром, соучастника Павсания в убийстве Филиппа, на самом деле зовут Евпит. Как я уже сообщал тебе в одном из моих прежних писем, у него есть дочь, которая укрывается в храме Артемиды во Фракии, в окрестностях Салмидесса. С помощью людей Антипатра я разыскал эту дочь и укрыл ее в надежном месте, где отец имел возможность увидеться с ней и убедиться, что должен заговорить, если хочет получить ее обратно.
Надеюсь, он рассказал нам все, что знал, то есть что Павсания убил один из эпирских стражников, бывший в действительности заодно с убийцами царя, и что ему, Евпиту, было поручено подыскать укрытие для этого стражника и помочь ему исчезнуть. Следы, похоже, опять ведут к царице-матери, но лучше рассуждать непредубежденно, пока все окончательно не прояснится.
Этот человек еще жив и скрывается в горной деревушке в Фокиде, неподалеку от Алиарта. Туда я и собираюсь отправиться, как только погода, в настоящее время прескверная, немного улучшится и боли в плече дадут мне передышку.
Береги себя.
Каллисфен свернул письмо, погасил лампу и улегся, стараясь думать о чем-нибудь навевающем сон.
Войско выступило через несколько дней, и вечером накануне отправления все товарищи Александра и командиры крупных частей фаланги и конницы гетайров получили от царя дары — серебряную конскую сбрую на персидский манер и пурпурные плащи. Никто не посмел отказаться, даже Клит Черный, но ни он, ни Филот не воспользовались подарками. Статиру с ее придворными дамами царь отправил в Экбатаны; оттуда она поехала в Персеполь навестить могилу своего отца. Александр с сожалением расстался с ней.
— Ты будешь думать обо мне? — спросила его царевна, пока служанки готовили ее к отъезду.
— Все время, даже в гуще битвы, даже когда окажусь так далеко, что наши созвездия будут видны над самым горизонтом. И ты тоже думай обо мне, моя нежнейшая жена.
— Ты возьмешь с собой Багоаса? — спросила Статира с едва заметной ноткой неприязни в голосе.
— Да, — ответил Александр. — Он развлекает меня и успокаивает, когда я отягощен думами и заботами. Он очаровательно поет и танцует.
— И к тому же он очень красив, — добавила Статира. — Такой стройный, что позавидует самая изящная девушка, и кожа у него мягкая и гладкая, как лепестки роз. А вообще-то ты можешь считать его моим подарком тебе, поскольку это я когда-то подарила его моему отцу.
Александр надолго сжал ее в объятиях, а потом помог сесть в повозку.
— Если почувствуешь, что забеременела, немедленно сообщи мне с самым быстрым гонцом в городе, где бы я ни находился. Я написал моему казначею Гарпалу, чтобы он находился в твоем распоряжении и предоставлял тебе все, что потребуется.
— Мне нужен ты, — ответила девушка, — но нельзя иметь все. Будь осторожен. Я не переживу твоей гибели.
Она снова поцеловала его в губы, а тем временем солнце уже поднялось над вершинами самых высоких гирканских гор.
Тут послышались гром тысяч копыт, крики погонщиков мулов и громкий скрип колес. Александр обернулся и увидел нескончаемый кортеж из повозок, очень напоминавший тот, на котором собиралась отбыть Статира. А в хвосте его шли последние отряды войска в сопровождении вооруженных персов.
— Но… кто это? — изумленно спросил царь у персидского командира, старшего над эскортом.
— Это твои наложницы, мой обожаемый муж, — ответила Статира, прежде чем тот успел открыть рот. — Триста шестьдесят пять, по числу дней в году, каждая с собственной свитой, естественно.
— Мои наложницы? Но я отправляюсь на войну, и…
— Ты не можешь оставить их. Каждая из них — дочь какого-нибудь союзного нам царя или могущественного вождя степных племен. Не хочешь же ты сделать их своими врагами и толкнуть на союз с Бессом?
— Нет, — подавленно ответил Александр. — Конечно, нет.
Наконец войско выступило и, направившись на восток, прошло по пересеченному, покрытому богатой растительностью плоскогорью. Вскоре среди всех отрядов распространился слух, что за войском следует весь персидский двор, кроме царевны Статиры. Это посеяло растерянность, вызвало сарказм и даже открытые насмешки. Гефестион не раз обнажал меч, чтобы защитить честь царя, но ехавшие рядом Птолемей и Селевк сразу гасили любые споры и стычки, способные вызвать более серьезные беспорядки.
После двадцати дней марша, когда проводники собирались повернуть на север, к Бактрии, куда бежал Бесс, пришло известие, что Сатибарзан и Барзаент, сатрапы провинций Ария и Арахозия, восстали и собирают войско, намереваясь ударить царю в тыл.
Александр немедленно собрал военный совет, куда явился в греческих доспехах, но ни от кого не ускользнуло, что кроме кольца со звездой Аргеадов на пальце у него был перстень с персидской печатью.
— Друзья, — начал он, — вы знаете, что нам придется изменить направление марша: нужно повернуть на юг, навстречу мятежникам Сатибарзану и Барзаенту. Вот что мы сделаем: пока Кратер идет с пехотой, я отправлюсь вперед с конницей. За мной пойдут Филот, Гефестион, Птолемей, Лисимах и Леоннат. Пердикка и Селевк останутся с Кратером. С максимальной быстротой мы обрушимся на мятежников, прежде чем они поймут, что мы изменили маршрут, и сметем их. Кратер, как только подойдет, поддержит нас, если в том будет нужда. Если у кого-то есть лучшие предложения, говорите свободно.
Все молчали, никто не улыбался и не шутил, не бахвалился, как обычно бывало в таких случаях. Царила гнетущая атмосфера недовольства и неловкости. Все знали, как царь обошелся с Клитом в Задракарте, когда тот позволил себе пройтись насчет его наряда. Все думали, не выражая мыслей вслух, каких хлопот и усилий стоит эскортировать огромную свиту из наложниц, слуг и евнухов, которые без толку замедляют движение войска. Все знали о постоянных раздорах между македонскими и персидскими частями.
Александр по очереди посмотрел каждому в лицо, ища понимания и поддержки, но все отводили глаза, едва ли не стыдясь проявить привязанность, которую питали к нему столько лет.
— Не вижу большого воодушевления, — заметил царь умышленно сдержанным тоном. — Может быть, я плохо с вами обращался? Разочаровал вас чем-то? Ну, говорите!
Заговорил Гефестион:
— У них не хватает мужества признаться тебе — они боятся. Посмотри на них! Теперь, разбогатев и надеясь насладиться жизнью, они боятся. Они попрекают тебя за слишком роскошные наряды, за то, что ты ведешь за собой персидских солдат и этих девок. А ведь сами хотели бы жить вот так! А еще лучше — расположиться со всеми удобствами в прекрасном дворце где-нибудь поближе к финикийскому побережью. Что, ребята, не так? Эй, может быть, не так? Ну, скажите же что-нибудь! Или вы все проглотили язык?
— Прекрати, Гефестион, — вмешался Кратер. — Я готов немедленно отдать жизнь за царя, как и все остальные. Вопрос не только в нарядах и наложницах. Людям нужно знать, когда закончится эта война. Назови конечную цель. Скажи, сколько времени понадобится для ее достижения. Они не могут выяснять в последний момент, что теперь предстоит еще один поход, а потом еще один, и еще — и так день за днем, все новые и новые. На север, юг — или, может быть, на запад? Они должны узнать тебя заново, Александр, понять, что ты навсегда останешься их царем. Они готовы идти за тобой, но не могут жить в постоянной неопределенности, проводить жизнь без надежды, без уверенности в чем-либо.