Александр молча кивнул, словно принимая к сведению ситуацию, которую всего месяц назад даже представить себе не мог.
Слово снова взял Гефестион:
— А вы-то, вы что скажете вашим солдатам? Ты, Филот, — ведь ты сейчас командующий всей конницей, — что ты скажешь своим гетайрам? По-прежнему будешь твердить, что у Александра ничего бы не вышло без тебя и твоего отца? Что он стал размазней? Что каждый вечер он только тем и занимается, что любуется вереницей своих голых наложниц, выбирая, какую удостоить своим членом? Что он больше не строит военных планов, не заботится ни о своих солдатах, ни о своем предназначении?
— Врешь! — не сдержавшись, закричал Филот. — Я никогда не говорил ничего подобного!
— Не знаю, не знаю, — отозвался Гефестион. — Во всяком случае, такие слухи ходили еще в Киликии после сражения при Иссе и в Египте — после нашего возвращения из оазиса Амона.
— Клевета! Ложь! Приведи мне того, кто говорил такие слова, найди хотя бы одного, кто подтвердит это мне в лицо, если найдет в себе достаточно мужества. Вчера пришло известие, что мой брат Никанор при Задракарте был тяжело ранен стрелой, находясь в дозоре в горах Гиркании, и ни один врач до сих пор не смог найти средства, чтобы помочь ему. Кто-нибудь побеспокоился узнать о его здоровье? Кто-нибудь подумал о моем отце, который уже потерял младшего сына, а теперь, возможно, потеряет второго? А я — может быть, я просил освободить меня и оставить в тылу, чтобы я мог позаботиться о нем?
— Ты командующий всей конницей, и эта должность достаточно тяжела, чтобы забыть про бедного Никанора, — с сарказмом возразил Гефестион.
Вскочив, Филот едва не бросился на него, но его остановил Птолемей, встав между спорщиками и взглянув прямо в глаза Гефестиону.
— Прекрати! — крикнул он. — Несправедливо так говорить с Филотом. Никанор умирает. Недавно я получил известие от гонца — незадолго до начала этого совета. Сейчас он, может быть, уже…
В шатре советов повисла могильная тишина, и несколько нескончаемых мгновений слышались лишь шум ветра над плоскогорьем — тревожный голос безграничного одиночества — да настойчивое хлопанье царского знамени на шесте. Филот закрыл лицо руками. Гефестион потупился, не зная, что сказать. Селевк и Птолемей обменялись беспокойными взглядами, тщетно пытаясь найти ответ в глазах друг друга и не понимая, как разрядить это невыносимое напряжение. Свернувшийся у ног Александра Перитас поднял морду и беспокойно заскулил, словно ощутив тяжесть, гнетущую душу его хозяина.
Александр погладил пса, а потом встал и проговорил:
— Мне искренне жаль Никанора, но я должен знать: могу я ли рассчитывать на вас?
Кратер посмотрел на своих товарищей, потом тоже встал и подошел к Александру.
— Как ты можешь сомневаться в этом? Разве мы не сражались, не жалея себя, не получали ран? Мы хотим лишь понять, чего ты добиваешься от нас, а особенно — от солдат, которые пришли сюда за тобой.
— Я просто хочу, чтобы меня понимали, — ответил Александр, — потому что я не изменился. Мое дело должно быть сделано.
— Можно сказать? — попросил слова Леоннат.
— Разумеется.
— Солдаты боятся, что ты хочешь стать таким же, как Великий Царь, что хочешь сделать их для себя персами, а персов — македонянами.
— Если бы я хотел стать таким, как Великий Царь, разве я сжег бы в Персеполе дворец и тронный зал? Завтра мы выступаем. Евмолп из Сол сообщил мне, что Сатибарзан в Артакоане. Выходим на рассвете. Кто из вас не согласен, может вернуться назад и забрать с собой своих солдат.
— Александр, но мы же… — попытался возразить Леоннат, но царь уже встал и вышел из шатра.
Филот поднял голову и обвел взглядом товарищей.
— Он не имеет права обращаться с нами таким образом. Не имеет права, — повторил он.
Александр тем временем вернулся в свой шатер. Внутри его дожидался Евмолп из Сол.
— Есть новые сведения о Сатибарзане? — спросил царь, опускаясь на табурет.
— Он готовится к сражению, но боевой дух его войска довольно низок. Я не верю, что они окажут упорное сопротивление. Как прошел совет?
Александр пожал плечами.
— Не принимай близко к сердцу, — утешил его осведомитель. — Им просто нужно привыкнуть к новой реальности. Эти люди до сих пор накрепко привязаны к своим традициям. И еще, по-моему, они ревнуют. Они боятся, что ты удаляешься от них и больше не можешь поддерживать прежние близкие отношения.
— Похоже, ты хорошо их знаешь.
— Достаточно хорошо.
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что после Исса, вновь поступив к тебе на службу, я занялся и твоими друзьями. Как ты думаешь, кто подкладывал девиц им в постель?
— Ты? Но я не…
— Ах, пустяки! Моя работа или делается хорошо, или не делается никак. И потом, постельные тайны — моя специальность. Тебе известно, что мужчины после постельных утех склонны развязывать язык? Разве не любопытно?
— Прекрати.
— А девицы все мне доносили.
— Мои друзья никогда меня не предадут.
— Возможно, и нет. Но кто-то из них может быть больше, чем другие, подвержен некоторым соблазнам. Например, Филот, твой командующий конницей. У этого человека деликатная должность.
Александр вдруг насторожился:
— Что у тебя есть на Филота?
— Не много. Однако в свое время он имел обыкновение поговаривать, что ты — всего лишь самонадеянный мальчишка, а без него и его отца ты бы никогда не победил ни на Гранике, ни при Иссе и что ты относишься к ним несправедливо.
— Почему же ты сразу не сказал мне об этом?
— Потому что ты не стал бы меня слушать.
— А почему я должен тебя слушать сейчас?
— Потому что сейчас ты в опасности. Тебе предстоит пересечь совершенно незнакомые места, а потом встретиться с дикими народами. Теперь ты должен точно знать, на кого можно положиться, а на кого нет. Будь поосторожнее и со своим двоюродным братом Аминтой.
— Я распорядился потихоньку присматривать за ним после того, как первый раз велел арестовать в Анатолии. Он всегда проявлял отвагу и верность мне.
— Именно: отважный и верный царевич. Если ты потеряешь любовь своих солдат, на кого обратятся их взгляды?
Александр молча посмотрел на своего осведомителя, и Евмолп сам произнес слова, которые юный царь прочел в его глазах:
— На единственного отпрыска дома Аргеадов. Надеюсь, боги пошлют тебе безмятежный сон, Александр. Спокойной ночи.
Он встал, на прощание кивнул головой и, убедившись в том, что за ним не увязался Перитас, удалился к себе.
Перед войском Александра открывалась материковая Азия с пейзажами все более суровыми и пустынными, с раскаленными каменистыми долинами, где царствовали скорпионы и змеи. Пучки колючек пробивались из земли лишь в руслах пересохших ручьев и умирающих рек, где вода оставалась только в горьких лужах, окаймленных широкой полосой соли. Целыми днями солдаты шли молча, не встречая ни тени, где можно было бы укрыться, ни дуновения ветерка, который хоть немного облегчил бы удушающую жару.