Охранники двинулись было за ним, но царь сделал им знак остаться, и тем пришлось подчиниться.
Ясновидец стоял перед кучей камней, на которой горел костер. Он не отводил глаз от пламени, с треском пожиравшего сухие ветки акации. Казалось, он не заметил приближающегося топота копыт, но вздрогнул, услышав голос Александра.
— Ты услышал мой призыв? — спросил Аристандр странным, не своим голосом.
— Я увидел твой костер.
— Ты в опасности.
— Я всегда в опасности. Мое тело покрыто шрамами.
Ясновидец как будто только теперь увидел Александра и, взглянув ему в глаза, прошептал:
— Странно, только лицо осталось нетронутым. А вот твой отец, говорят, к моменту смерти был изуродован весь.
— Может быть, ты видел предзнаменования моей смерти, Аристандр? Я желаю претворить в жизнь мою мечту, и мне бы хотелось… завести сына, прежде чем…
Ясновидец прервал его:
— Ты спасешься, но будь внимателен к голосу мальчика. К голосу мальчика, — повторил он. — Больше ничего не могу сказать, не могу… — Его глаза увлажнились.
— А как твой кошмар? Ты все еще видишь того нагого человека, сгорающего живьем на погребальном костре?
— Я вижу его всегда. — Аристандр указал на огонь перед собой. — И его молчание смущает мне душу. Его молчание, понимаешь?
Александр удалился пешком, ведя коня в поводу. Так он приблизился к дороге, где его ждала охрана. Ему померещилось, как отец падает, пронзенный мечом одного из телохранителей, и жестом руки он отослал солдат:
— Уходите. Мне не нужна охрана. Мои солдаты любят меня. И мои товарищи тоже. Уйдите.
Филот вышел из своего жилища ночью и поспешил в верхнюю часть города к массивному зданию из грубых кирпичей, отведенному под штаб командования гетайров. Ночь была безлунная, но небо светилось мириадами крупных сверкающих звезд. По небосводу длинным дуновением света протянулась лента Млечного пути.
Командующий конницей был в темном плаще и прятал лицо под капюшоном, так что никто не мог его узнать. Он скинул капюшон только перед часовым. Тот замер, опустив в знак приветствия свое копье. Филот вошел и увидел Симмия, командира одного из отрядов педзетеров.
— Где остальные? — спросил он.
— Не знаю, — ответил тот.
— Прекрасно знаешь. Как знаю и я. Я не двинусь отсюда, пока не увижу всех, одного за другим, пусть даже для этого придется… предупредить царя.
Симмий побледнел.
— Погоди, — проговорил он. — Одни в башне на восточном бастионе, другие в караульном помещении у центрального двора.
Он вышел через боковую дверь, а Филот принялся расхаживать взад-вперед, сжимая руки в мучительном ожидании.
Один за другим заговорщики собрались, и Филот разглядывал их, как на смотру, но с выражением беспокойства: Симмий из Неаполиса, командир третьего отряда педзетеров, Агесандр из Левкопедиона, заместитель командира пятого отряда гетайров, Гектор из Фермы, командир первой турмы «Острия», Кресил из Метона, командир штурмовиков, Менекрат из Мегаполиса, заместитель командующего греческими наемниками, и Аристарх из Полиакмона, заместитель командира «щитоносцев».
Филот набросился на них, не дав им даже раскрыть рта.
— Вы совсем спятили? Что это за история о вашем решении убить царя?
— Послушай, ты ошибаешься… — начал было Симмий, но Филот не дал ему договорить:
— Полно! Ты с кем, по-твоему, разговариваешь? Я требую, чтобы мне рассказали, кто из вас принял такое решение, когда вы намереваетесь его исполнить и главное — зачем.
— Зачем, ты сам знаешь, — ответил Кресил. — Александр больше не наш царь: он царь варваров и окружил себя варварами. А мы? Мы, завоевавшие ему державу, вынуждены унижаться у дверей приемных, если нужно поговорить с ним.
— И мало того, — вмешался Симмий, — он строит свои дурацкие планы — завоевать весь мир. Какой мир? кто-нибудь из нас знает, где кончается мир? А если он вообще нигде не кончается? Нам придется вечно вот так же пересекать пустыни, горы и безлюдные равнины, только ради того, чтобы завоевать какую-нибудь жалкую деревню вроде этой Артакоаны?
— И это еще не все, — добавил Гектор из Фермы. — Теперь он основывает колонии. Но где? Не на побережье, не в подходящих, приятных для жительства местах, как первую Александрию, — он создает города в пустынных краях, среди варварского населения, на огромном расстоянии от моря. Он вынуждает тысячи несчастных пустить корни в ненавистных местах, сочетаться браком с женщинами-варварками, чтобы породить поколение несчастных ублюдков.
— Все греки в колониях сочетаются с женщинами-варварками, — заметил Филот. — Это еще не причина убивать его.
— Не лицемерь, — ответил Симмий. — Ты единственный из его друзей, кто всегда соглашался с нами в том, что дальше так продолжаться не может. Ты единственный понимал страдания наших солдат, их страх, их желание вернуться на родину, а теперь вдруг разыгрываешь перед нами удивление, как будто узнал что-то новое.
— Неправда! — возразил Филот. — Согласие среди нас было совсем в другом. Я соглашался на военный переворот в нужный момент, чтобы заставить его отказаться от своих намерений.
— При необходимости — силой, — договорил Аристарх.
— Но без кровопролития, — еще решительнее ответил Филот. — Если вы действительно приведете свой план в исполнение, войско останется без руководства в самом сердце чужой страны, а трон — без царя.
— Это не так, — вмешался Агесандр. — У нас есть царь.
— Аминта Четвертый, — сказал Симмий. — Законный сын законного царя Аминты Третьего.
Филот покачал головой:
— Невозможно. Аминта предан Александру.
— Это ты так говоришь, — возразил Симмий. — Подожди, когда он наденет македонскую корону.
Филот опустился на стул, и какое-то время хранил молчание. А Симмий продолжил:
— Ты командующий конницей гетайров, и новый царь должен быть уверен в тебе. Нам нужно знать, что ты думаешь.
Филот вздохнул.
— Послушайте, я думаю — нет, убежден! — что нет никакой необходимости пятнать руки кровью Александра, которому все мы многим обязаны.
— Это ты многим ему обязан, — перебил его Аристарх. — А когда он будет мертв, ничто не помешает нам оказать ему высокие почести, воздвигнуть статуи и памятники, высечь его имя по всему миру — так это делается. А Аминта будет обязан нам троном и во всем будет слушаться нас.
Филот продолжил, будто Аристарх ничего не говорил:
— Я не хочу его убивать. Я не хочу, чтобы его убили вы. Я сам скажу вам, что делать и когда.
Он говорил с такой убежденностью, что никто не посмел прекословить. А Филот снова закрыл лицо капюшоном и вышел.