Но когда строй персов расступился и показался его противник, многие умолкли: Сатибарзан был гигантом. Шествуя медленным тяжелым шагом, он размахивал острой изогнутой саблей. В левой руке он нес деревянный щит, обитый сверкающими, как зеркало, железными пластинами, а голову его покрывал ассирийский шлем-шишак, с которого сзади свисал защищавший шею кожаный полог с металлическими чешуйками. У сатрапа были густые обвисшие усы и черные брови, сросшиеся над орлиным носом, что придавало лицу суровый и свирепый вид. Какое-то время противники стояли друг против друга молча, глядя друг другу в глаза и ожидая сигнала обоих глашатаев, македонского и персидского. Толмач перевел:
— Благородный Сатибарзан предлагает смертельный поединок без каких-либо правил и ограничений, чтобы победила лишь сила и отвага.
— Скажи ему, что меня это устраивает, — ответил Леоннат, сжимая в руке меч и готовясь к нападению.
Тогда глашатаи дали сигнал начинать бой, который должен был закончиться смертью одного из бойцов.
Леоннат начал наступать, ища брешь в защите противника, который был почти полностью закрыт огромным щитом и держал саблю опущенной, словно ни капли не опасался ударов; но когда македонянин сделал выпад, Сатибарзан молниеносно нанес рубящий удар по шлему, и Леоннат закачался, оглушенный.
— Назад! — встревожено закричал Александр. — Леоннат, назад! Защищайся, защищайся!
Он хотел бы броситься на помощь другу, но прежде дал слово царя, что никто не будет вмешиваться в поединок.
Сатибарзан ударил еще и еще, и Леоннат, закрывшись щитом, отступил на нетвердых ногах. Все македонское войско затихло и бессильно наблюдало за градом страшных ударов. Персы же воинственно кричали, подбадривая своего бойца, который неодолимо наступал, стремясь нанести смертельный удар. Леоннат, уже не в силах отбиваться, упал на колени, и еще один удар противника процарапал его щит, разрубив серебряную звезду, — зловещее знамение в глазах македонских солдат, а следующий поразил плечо, вызвав поток крови.
В рядах педзетеров раздался испуганный крик, и у многих на глазах выступили слезы в ожидании смертельного удара. Но жгучая боль подстегнула Леонната, как кнутом. С неожиданной энергией он вдруг вскочил на ноги, сорвал с головы помятый шлем и далеко отбросил его. В то же время, увидев кровоточащую рану, он понял, что скоро потеряет силы, и потому с диким криком бросился вперед, нанося противнику удары щитом.
Удивленный внезапной атакой и обескураженный криком, Сатибарзан потерял равновесие и пошатнулся, а Леоннат воспользовался этим: с неистовой силой он ударил мечом — раз, другой, третий, в то время как перс пытался парировать удары саблей. Сатрап упал навзничь, и Леоннат налетел на него с еще большим пылом, но меч разлетелся от удара о прочную сталь сабли.
Увидев это, Сатибарзан сумел встать и бросился на безоружного противника. Он уже занес саблю, которая зловеще блеснула в восходящем солнце, но, пока сатрап собирался нанести последний удар, Лисимах крикнул:
— Лови, Леоннат! — и бросил другу обоюдоострый топор.
Леоннат поймал его на лету и мгновенно, прежде чем Сатибарзан успел опустить свой клинок, начисто отрубил ему руку, а потом, пока враг был неподвижен от боли, вторым ударом снес голову, которая скатилась на землю, глядя по сторонам широко открытыми, изумленными черными глазами.
В македонских рядах поднялся ликующий крик, и зрители тут же бросились на помощь победителю, побледневшему от страшного напряжения и большой потери крови. Чтобы спасти ему жизнь, его отнесли в шатер Филиппа.
Персы собрались вокруг изрубленного, обезглавленного тела своего командующего, отгородив от глаз врагов это жалкое зрелище. Потом труп сложили на носилки и торжественным шагом медленно понесли в город, оставляя за собой длинный кровавый след.
До захода солнца Артакоана сдалась.
Александр переименовал этот город в Александрию Арийскую, получив из Египта известие, что его первая Александрия, построенная архитектором Дейнократом на берегу реки, преуспевает. Там расцвела торговля, а население с каждым днем пополняется новыми жителями, стекающимися со всех сторон, покупающими дома, земли и сады.
Царь оставил в Александрии Арийской македонского правителя и маленький гарнизон из наемников, которым дал доход, собственность, рабов и женщин, чтобы они могли создать семью и почувствовать себя привязанными к этому отдаленному месту, забыв, насколько возможно, свою родину и происхождение.
Царь подождал, пока Леоннат оправится от полученных на поединке с Сатибарзаном ран, а потом дал приказ отправляться на север. Войско двинулось по зеленой долине реки, которая разделялась на множество мелких ручьев, постоянно переплетавшихся, образуя серебряную сеть из тысяч островков, сверкающих изумрудной зеленью. Солдатам предстояло добраться до гряды высоких горных вершин, в сравнении с которыми все прочие вершины мира казались скромными холмиками. Этот грозный барьер, называвшийся Паропамисом, отделял Бактрию от бескрайней, как Океан, долины Скифии.
Леоннат, все еще с повязкой на левом плече, велел слугам приготовить вещи под надзором Каллисфена, который в эти дни погружался во все более мрачное состояние духа. Леоннат спросил историка:
— Разве эти горы могут быть выше Олимпа?
— Мы приближаемся к местам, никем из нас никогда не виданным, — ответил Каллисфен, — и народам, никому из нас не ведомым. Может быть, эти горы являются барьером, ограничивающим крайний предел мира, и потому превосходят высотой все остальное. Теперь все возможно, и в то же время все бессмысленно.
— Что ты хочешь этим сказать?
Историк понурился и не ответил, и Леоннат тоже замолчал. Радость от победы быстро перешла в недовольство; оно словно расползалось в атмосфере подозрительности, которая порой чувствовалась даже среди командиров. Единственными, кого как будто вдохновлял этот поход, были юноши-оруженосцы, пришедшие из Македонии. Они зачарованно озирались по сторонам, созерцая величественные пейзажи, поражающие огненными красками заката, яркой синевой неба, висящего над девственными снегами горных вершин, великолепием звезд в безмятежные ночи.
Природа изумляла их постоянным разнообразием — удивительными растениями и животными, знакомыми лишь по рассказам. Кому-то в низовьях реки уже повстречался тигр в своем полосатом наряде, на рассвете переправлявшийся на другой берег, чтобы устроить засаду на ланей и газелей или больших буйволов с изогнутыми рогами.
Обязанности молодых оруженосцев часто приводили их в царский шатер; юноши бывали как у Александра, так и у царских товарищей и других войсковых командиров.
И случилось так, что один из них, изящный белокурый пятнадцатилетний Кибелин, узнал страшную тайну. Заговор с целью цареубийства!
Он шепотом рассказал об этом своему другу по имени Агирий, юноше чуть постарше его самого, который спал рядом в том же шатре и несколько раз вставал на защиту товарища перед более сильными. Кибелин разбудил его, когда все заснули, и Агирий, протирая глаза, сел на край кровати. Пораженно и встревожено выслушал он невероятный рассказ.