— Нет.
— А между тем, поверишь ли, у меня самого есть проект, чтобы предложить тебе.
— Стало быть, государь, мой проект тебе не по душе? — спросил разочарованный архитектор.
— Да не то чтобы не по душе…
Царь поманил его к себе и, выйдя на улицу, пошел к морскому берегу. Стоял прекрасный летний вечер, и в неподвижной воде залива отражался серп луны.
Александр снял плащ и расстелил на земле.
— Я хочу, чтобы ты спроектировал город в форме македонского плаща, вот так, вокруг залива, что перед нами.
— Прямо здесь? — спросил Дейнократ.
— Прямо здесь, — ответил царь. — Начни завтра, с первыми лучами солнца. Я должен отправиться в путь, а когда вернусь, хочу увидеть, как возводятся дома, мостятся дороги, строятся пирсы порта.
— Я сделаю все возможное, государь. Но кто мне даст денег?
— Тебе их даст Евмен, мой секретарь. — Александр повернулся и направился обратно в шатер, оставив чудаковатого архитектора с его львиной шкурой и палицей среди пустынной равнины. — И чтобы это была хорошая работа! — предупредил царь.
— И последнее, государь! — крикнул Дейнократ, прежде чем Александр вернулся на пир со своими друзьями. — Как должен называться этот город?
— Александрия. Он должен называться Александрия и стать самым прекрасным городом в мире.
Работы начались очень скоро, и Дейнократ, сняв львиную шкуру и надев приличную одежду, полностью продемонстрировал свою компетентность, хотя у других архитекторов, давно следовавших за экспедицией, вызывал ревность тот факт, что царь дал подобное поручение какому-то незнакомцу. Но Александр часто полагался на интуицию и редко ошибался.
Лишь один эпизод бросил некоторую тень на это предприятие. Дейнократ разметил план города, потом разложил инструменты, чтобы перенести план на местность, и начал мелом наносить периметр, главные улицы, рыночную площадь и храмы. Однако в какой-то момент мел закончился, и, не в состоянии закончить работу, архитектор обратился в войсковое интендантство, где взял несколько мешков муки, с помощью которой и довел дело до конца. Потом он пригласил царя, чтобы тот получил хотя бы первое представление о том, какова будет Александрия. Пока царь вместе со своим предсказателем Аристандром шел туда, налетела тьма-тьмущая птиц и начала клевать муку, уничтожив часть разметки.
Ясновидец уловил во взгляде Александра некоторое смятение, словно в этом эпизоде тот увидел дурное знамение, и успокоил его:
— Не волнуйся, государь: это прекрасное предзнаменование. Оно означает, что город будет богатым и процветающим и со всего света сюда будут приезжать люди в поисках работы и пропитания.
От такого толкования Дейнократ приободрился и взялся за работу с большой энергией, тем более что к тому времени подвезли, наконец, мел.
В ту ночь Александру приснился прекрасный сон. Он увидел, что город уже построен: повсюду стоят дома и дворцы с чудесными садами, защищенный длинным островом залив кишит стоящими на якоре судами, с которых разгружают всевозможные товары из всех стран изведанного мира. Он увидел протянувшийся до острова мол и башню на нем, гигантский маяк, посылающий в темноте свет приближающимся кораблям. Но тут ему послышался собственный голос, спрашивающий: «Увижу ли я когда-нибудь все это? Когда я вернусь в мой город?»
На следующий день он рассказал свой сон Аристандру и повторил этот вопрос:
— Когда я вернусь в мой город?
Аристандр отвернулся, потому что сердце его забилось в печальном предчувствии, но потом обернулся и безмятежно ответил:
— Вернешься, государь, клянусь. Не могу сказать когда, но вернешься…
Они возобновили свой путь на запад. Справа было море, слева расстилалась бескрайняя пустыня. После пяти привалов войско дошло до Паретония — передового поста, куда стекались местные жители-египтяне и приезжающие из Кирены греки для встреч с кочевыми племенами с материка — насамонами и гарамантами.
Племена разделили между собой побережье, и когда терпел крушение какой-нибудь корабль, он подвергался разграблению со стороны того племени, на чьей территории его выбросило на берег. Потерпевших кораблекрушение продавали в рабство на Паретонийском рынке. Рассказывали, будто два века назад насамоны пересекли великое песчаное море, размеров которого никто не знал, и, оказавшись на другой его стороне, подошли к огромному озеру, населенному крокодилами и гиппопотамами, где по берегам росли всевозможные деревья, плодоносящие круглый год. Говорили также, что в этих местах находится пещера Протея, многоликого бога, живущего в обществе тюленей и умеющего предсказывать будущее.
Александр оставил часть войска в Паретонии под командованием Пармениона. Его опеке он поручил и Барсину. Накануне вечером царь навестил ее и на прощанье подарил золотое ожерелье с эмалями, некогда принадлежавшее царице Нила.
— Нет на свете сокровища, достойного украшать твою красоту, — сказал Александр, надевая ей на шею чудесное ожерелье. — Нет блеска, способного сравниться со светом твоих очей, нет эмали, равной по великолепию твоей улыбке. Я отдал бы любое богатство, чтобы целовать твои губы, чтобы ласкать твое лоно и грудь.
— Улыбка — это дар, которого Ахура-Мазда с некоторых пор лишил меня, Александр, — ответила Барсина, — но теперь, когда ты уходишь, чтобы испытать долгий, полный опасностей путь, я чувствую, что все время, пока тебя нет, я буду тревожиться и улыбнусь, лишь когда увижу тебя снова. — И, коснувшись его губ поцелуем, добавила: — Возвращайся ко мне, Александрос.
Войско продолжило поход в сокращенном составе, а Александр в сопровождении товарищей углубился в пустыню. Запасшись достаточным количеством воды и провизии, он на сотнях верблюдов направился к святилищу Зевса-Амона.
Все отговаривали царя от подобного путешествия среди лета, поскольку жара была нестерпимой, но он уже не сомневался, что сможет преодолеть любое препятствие, залечить любую рану, бросить вызов любой опасности — и хотел, чтобы его солдаты также знали это. Однако после первых двух привалов почва нагрелась невыносимо, а потребление воды людьми и животными все возрастало.
На третий день налетела песчаная буря, ставшая суровым испытанием для людей и животных; к тому же она совершенно замела все тропы. Когда после долгих часов страшных мучений мгла рассеялась, вокруг путников была лишь бескрайняя волнистая пустыня без каких-либо признаков дороги или обозначающих ее стел. Пески становились все более жгучими, и обувь уже не могла уберечь ноги от ожогов. Приходилось по колено обматывать их хитонами и плащами.
На четвертый день многие начали терять надежду, и лишь пример царя — он шел во главе пешком, как самый последний из его солдат, всегда пил последним и удовлетворялся по вечерам несколькими финиками — придавал другим силы и решительности.
На пятый день вода кончилась, а горизонт оставался по-прежнему пуст — никаких признаков жизни, ни травинки, ни тени от какого-либо живого существа.